Капитан Памфил
Шрифт:
— Эй, на трехмачтовике! Опустите лодку на воду и пришлите нам капитана.
Последовала минутная пауза; затем слова, улетевшие с борта трехмачтовика, достигли в свой черед «Роксоланы»:
— Мы торговое судно «Зефир», капитан Мальвилен, идем с грузом водки из Нанта в Нью-Йорк.
— Пли! — сказал капитан Памфил.
Огненный луч, сопровождавшийся облаком дыма, тотчас вылетел с носа «Роксоланы»; раздался мощный взрыв, и одновременно с этим сквозь дыру в фоке невинного и безобидного трехмачтовика засветилась небесная лазурь. Решив, что стрелявшее в него судно плохо слышит или плохо понимает, трехмачтовик повторил снова и более отчетливо, чем в первый раз:
—
— Эй, на трехмачтовике! Спустите лодку на воду и пришлите нам капитана, — последовал ответ «Роксоланы».
Затем, видя, что трехмачтовик медлит с исполнением приказа, а пушка восьмого калибра снова заряжена, капитан во второй раз скомандовал: «Пли!» — и ядро, срезав гребни волн, застряло в корпусе судна в восемнадцати дюймах над поверхностью воды.
— Во имя Неба, кто вы такие и чего хотите? — этот крик с «Зефира» через рупор прозвучал еще более жалобно.
— Эй, на трехмачтовике! — по-прежнему оставалась бесстрастной «Роксолана». — Спустите лодку на воду и пришлите нам капитана.
На этот раз, хорошо ли, плохо ли поняла ответ «Роксолана», была ли она в самом деле глухой или притворялась, ослушаться было нельзя: получив третье ядро ниже ватерлинии, «Зефир» потонет; несчастный капитан не стал тратить время на переговоры, но всякий мало-мальски опытный глаз увидел бы, что команда готовится спустить лодку на воду.
Через минуту шесть матросов один за другим соскользнули по снастям; капитан последовал за ними и сел на корме; лодка отделилась от трехмачтовика, как дитя расстается с матерью; гребцы навалились на весла, преодолевая расстояние, разделяющее суда, и направились к правому борту «Роксоланы»; но один из матросов сверху подал им знак перейти к левому, почетному борту. Ничего не скажешь — капитану Мальвилену оказывали все положенные ему по рангу знаки уважения.
Наш достойный моряк, знакомый с правилами хорошего тона, ждал своего собрата у трапа и прежде всего извинился перед капитаном Мальвиленом за то, каким способом пригласил его, затем поинтересовался, как поживают жена и дети гостя, а убедившись, что они пребывают в добром здравии, предложил капитану «Зефира» пройти в каюту, чтобы обсудить с ним, как выразился Памфил, одно важное дело.
Капитан Памфил всегда высказывал свои приглашения таким неотразимым способом, что никак нельзя было отказаться. Капитан Мальвилен охотно уступил желаниям коллеги, который, пропустив его вперед, несмотря на то что гость учтиво возражал против оказания ему этой чести, закрыл за ним дверь и приказал Двойной Глотке отличиться, чтобы капитан Мальвилен получил соответствующее представление о том, какой стол на «Роксолане».
Через полчаса капитан Памфил приоткрыл дверь и вручил Жоржу, стоявшему вестовым в столовой, письмо, адресованное капитаном Мальвиленом своему помощнику; это письмо содержало в себе приказ переправить на «Роксолану» двенадцать из пятидесяти бочек водки, записанных на «Зефире» как собственность фирмы Иньяса Никол'a Пелонжа и компании. Строго говоря, это было ровно на полторы тысячи бутылок больше, чем требовалось капитану Памфилу; но достойный моряк был человеком предусмотрительным и подумал о том, какую убыль может понести его груз за два месяца плавания. Впрочем, он мог забрать все, и капитан Мальвилен, поразмыслив о том, как умеренно хозяин «Роксоланы» воспользовался своим всемогуществом, возблагодарил Богоматерь Герандскую за то, что так дешево отделался.
Через два часа перевозка была закончена, и капитан Памфил, верный своей системе правил приличия, из любезности приказал разместить груз во время обеда, чтобы его собрат ничего из происходящего не увидел. Они перешли к вареньям и изюму, когда Двойная Глотка, превзошедший самого себя в приготовлении обеда, вошел и что-то шепнул на ухо капитану; тот с довольным видом кивнул и приказал подавать кофе. Тотчас принесли кофе вместе с бутылкой водки, в которой капитан после первого же стаканчика признал ту, что подавали у префекта Орлеана; благодаря этому он составил себе самое высокое представление о честности гражданина Иньяса Никол'a Пелонжа, чьи поставки строго соответствовали образцам.
После того как кофе был выпит, а двенадцать бочек водки размещены и закреплены, капитан Памфил, у которого не было больше причин задерживать собрата на «Роксолане», с той же любезностью, с какой он его встретил, проводил гостя до трапа левого борта, где того ждала лодка, и распростился с ним, но не мог не проводить его взглядом до самого «Зефира» со всем участием зарождающейся дружбы. Затем, увидев, что Мальвилен поднялся на палубу, и убедившись, что он собирается продолжить путь, капитан Памфил вновь приставил рупор ко рту, на этот раз для того, чтобы пожелать ему доброго пути.
«Зефир», как будто только и ждал этого разрешения, распустив все свои паруса, тотчас под воздействием ветра удалился к западу; «Роксолана» же тем временем взяла курс на юг. Капитан Памфил не переставал подавать дружеские знаки, на которые капитан Мальвилен отвечал, и только ночь, сменившая день, положила конец этому приятельскому обмену сигналами. На восходе следующего дня суда оказались вне поля зрения друг друга.
Через два месяца после того события, о котором мы только что поведали, капитан Памфил бросил якорь в устье реки Оранжевой и стал подниматься по реке в сопровождении двадцати хорошо вооруженных матросов, собираясь навестить Утавари.
Наблюдательный капитан Памфил с удивлением заметил перемену, происшедшую с этим краем с тех пор, как он его покинул. Вместо прекрасных рисовых и маисовых полей, спускавшихся к самой воде, вместо бесчисленных стад, с мычанием и блеянием приходивших утолить жажду на берег реки, он увидел необработанные земли и совершенно пустынные места. Он подумал было, что ошибся и принял реку Рыб за Оранжевую, но, определившись, убедился, что его счисление было верным; и в самом деле, после двадцати часов плавания показалась столица малых намакасов.
В столице малых намакасов находились лишь женщины, дети и старики, погруженные в глубочайшее уныние, ибо там произошло вот что.
Сразу после отплытия капитана Памфила Утаваро и Утавари, прельщенные: один — тремя тысячами, другой — полутора тысячами бутылок водки, которые они должны были получить в обмен на слоновую кость, каждый, со своей стороны, отправился на охоту; к несчастью, слоны жили в большом лесу, разделявшем государства малых намакасов и гонакасов; эта своего рода нейтральная территория не принадлежала ни тем ни другим, и, едва оба вождя встретились там и увидели, что пришли туда по одной причине и что успех одного неминуемо повредит другому, как искры давней ненависти, никогда не угасавшей между сыном Востока и сыном Запада, разгорелись вновь. Каждый из них собирался на охоту, следовательно, все были вооружены для битвы, и таким образом, вместо того чтобы, сообща потрудившись, собрать четыре тысячи бивней и полюбовно разделить плату за них, как предлагали несколько седоголовых стариков, они вступили в драку, и в первый же день пятнадцать гонакасов и семнадцать малых намакасов остались на поле боя.