Капитан Пересмешника
Шрифт:
Вскоре сырая земля под ногами сменилась желто-белым песком, шум океана заглушил шаги, а вкус соли отчетливо ощущался на обветренных губах. Самыми трудными оказались именно последние шаги: ноги дрожали и увязали в песке, глаза застилали слезы, а от раковины по руке расползался холод. Я остановилась у самой кромки воды, тряхнула головой и, набрав в грудь побольше воздуха, опустилась на колени. Когда открывала раковину, пальцы дрожали так сильно, что я чуть не сломала ее, кладя на песок. А круглый полый кристалл, будто сам прыгнул мне в руки из пространственного мешка, я осторожно взяла его в ладони и позвала ветер, пропуская его через себя.
«Что
Ты же все знаешь…Знаешь, как я люблю тебя, знаешь, что ты навсегда в моем сердце. Ты — смелый и отважный, такой непослушный. Как этот ветер, ты свободный, и такой же, как этот ветер, — быстрый. Я буду любить тебя, буду помнить. Прощай, мой “Пересмешник”».
Я опустила полностью напитанный магией кристалл в жемчужницу, закрыла ее и оставила на берегу, отступая на несколько шагов.
Однажды я буду болтаться на рее, И кто-то мой прах над морем развеет. Однажды корабль мой пустят ко дну, Однажды я навсегда замолчу.Вдруг затянул Сайрус и занял мое место, в точности повторяя каждое действие. Он пел пока доставал кристалл, открывал раковину, вливал магию, и вместе с ним пела и остальная команда, я тоже пела. Это была хорошая песня, веселая. Во всем Мироте не найдется ни одного пирата, который бы ее не любил. И она невероятно подходила по духу Нику. Я обхватила себя руками и запела громче, стараясь удержать слезы, и тут же мое левое плечо сжал Калеб, правое — Тим.
После канонира к воде подошел Асман, потом Лерой, Вагор, Рэт, Зотар, Брогар, Тим, Калеб. А оставшиеся все продолжали петь, песня пошла по пятому кругу и с каждым новым куплетом становилась все громче и громче.
Наши голоса отражались от скал, резонировали в их каменной чаше и падали вниз, в индиговую воду, а потом взмывали вверх, к прозрачному небу. Число раковин все увеличивалось. Когда Клип последним отошел от воды, на берегу остались сверкать перламутровыми кляксами семнадцать раковин. Мы со Стюартом вскинули руки, и ветер поднял их в воздух, расшвырял в разные стороны по гроту.
«Прощай, “ Пересмешник”» .
— Я помню, — проговорил, стоящий сзади меня, Асман, — как вы с Калебом нашли меня. Достали практически с того света. Помню, как учился вязать узлы, а Ник их постоянно развязывал.
— Я помню, как он заставил меня полдня просидеть на марсе за то, что я не вычистил, как следует, кладовку в трюме, — усмехнулся Сайрус.
— А пороховые обезьянки? Он постоянно подкладывал мне их в гамак, — потер шею Тим.
— Это потому, что ты всегда мерзнешь. Ник просто хотел тебя согреть, — упер руки в бока наг.
— Они ужасно колючие! Как морские ежи.
— Так вот почему ты так часто отказывался сидеть, — фыркнул Вагор. Вся команда неловко и несмело рассмеялась, будто пробуя смех на вкус впервые.
Мы остались на берегу до следующего утра, пили ром, припасенный в пространственных мешках, жарили на костре мясо, и вспоминали «Пересмешника» и те пятнадцать лет, что провели на нем. Мы словно перелистывали страницы любимой детской книги с картинками. С картинками настолько яркими, что их невозможно забыть. Перелистывали с огромным удовольствием и не меньшим трепетом, выпуская свою боль. Не всю, конечно, только часть, но от этого становилось легче. Кровь в ранах наших сердец, наконец-то, остановилась, начала сворачиваться, мы задышали свободнее.
А на рассвете я обернулась и полетела к Тивору, оставляя все еще не совсем трезвую команду приходить в себя. Я знала, что волк переживает за меня, чувствовала, видела, слышала. Он был так осторожен все эти дни, так невероятно напряжен. Я совсем о нем не думала, и от этого было жутко стыдно. В деревне снова обернулась и пробралась на общую кухню. Я варила кофе, когда Рикама появилась у входа.
— Как ты, девочка? — без предисловий спросила она.
— Так, словно у меня оба крыла сломаны. Но… это пройдет, — постаралась улыбнуться я.
— Твой волк тебе поможет, — без тени сомнения ответила тигрица. — Только глупостей не делай.
— И не подумаю, хватит с меня глупостей, — кивнула, снимая кофе с огня и ставя его на поднос.
— Смотри, чтобы тебя Штива не увидел, я не хочу таскать ему завтрак по утрам, — донеслось мне в спину, а я только головой покачала.
Тивор спал, когда я вошла, лежал на кровати укрытый по пояс простыней, засунув правую руку под подушку и беспокойно хмурился. С щетиной на щеках и складками на лбу, он выглядел таким привычным, таким своим, что на какое-то время я потерялась во времени, вообще забыла, зачем пришла. И только порыв ветра, всколыхнувший шторы, помог мне очнуться. Я осторожно поставила поднос на стол, бросая сверху заклинание стазиса, легла рядом с волком, обнимая его за талию, и закрыла глаза. Он сразу же задышал спокойнее, чем вызвал у меня легкую улыбку.
— Птичка? — прохрипел оборотень, еще не до конца проснувшись, я тут же прижалась к его рту губами в коротком поцелуе.
— Спи, Тивор. Я здесь, все хорошо.
— Да?
— Нет. Но обязательно будет, — прошептала, глубоко вдохнув родной запах.
Тивор прижал меня к себе и снова уснул. А я лежала и слушала его дыхание еще какое-то время, наслаждаясь и впитывая его, ощущая его лесной запах, вместо привкуса горечи.
Проснулась через полтора оборота от сдавленного ругательства и приглушенного шипения. Тивор сидел за столом и тряс рукой, рядом дымилась кружка с кофе. Но оборотень тут же повернул голову, стоило мне пошевелиться, рукой трясти при этом он не перестал. Неужели на столько горячий?
— Доброе утро, — поздоровался мужчина.
— Доброе, — ответила, подходя ближе, беря пострадавшую ладонь в руку.
Кончики пальцев действительно были слегка покрасневшими, я осторожно поднесла их к губам и поцеловала, чем вызвала шокированный, почти испуганный взгляд. — Так мама всегда делала, когда я разбивала себе коленки или резалась. Лучше? — спросила тихо.