Капитан Райли
Шрифт:
Хотел слышать их предсмертные крики.
Хотел видеть страдания.
Хотел насладиться ими в полной мере.
Тем временем, Алекс в воде обнял за плечи своего старшего помощника.
— Ты прав, — сказал он, и в его голосе прозвучало что-то похожее на удовлетворение. Казалось, он не замечает двухсотметрового сухогруза, на полной скорости несущегося прямо на них. — В конце концов, — улыбнулся он знакомой улыбкой, — это был не худший в нашей жизни день.
63
Убежденные в том, что все от них зависящее они уже сделали, двое друзей, держась в воде плечом к плечу, стоически наблюдали, как на них на всех парах несется «Деймос», словно гигантский разъяренный бык, готовый раздавить их, словно букашек.
Лучи мощных корабельных прожекторов были по-прежнему направлены прямо на них. Корабль находился уже так близко, что они могли различить силуэты управлявших прожекторами матросов и офицеров на капитанском мостике, наблюдающих за ними в бинокль с садистским любопытством злобного мальчишки, готового вот-вот опустить подошву ботинка на бедного жука, что отчаянно пытается уползти, из последних сил спасая жизнь.
Расстояние между ними катастрофически сокращалось. Несмотря на то, что развороченный нос, перед которым бурлил водоворот белой пены, замедлял скорость, она была все же достаточной, чтобы менее чем за две минуты от километра, отделявшего их от корабля, осталось не более трехсот метров.
Находясь в воде, они грудью чувствовали дрожь работающих в глубине машинного отделения двигателей и мощь гребных винтов «Деймоса».
Двести пятьдесят метров.
Корабль пер на них, словно океанский бульдозер. Перед его носом высилась гора белой пены, напоминая огромный глаз, затянутый бельмом.
Двести метров.
Огромная махина все надвигалась, яростно рыча — настоящее чудище, готовое их пожрать.
Сто пятьдесят.
Двое неустрашимых друзей хранили молчание. Все, что они могли сказать и сделать, уже было сказано и сделано.
Сто.
Старший помощник Фромм зажег на капитанском мостике красные сигнальные огни — просто для того, чтобы Алекс и Джек лучше его видели. Он стоял в новой фуражке, с садистской улыбкой на лице, предвкушая крики, кровь и зрелище растерзанных тел.
Пятьдесят.
В эту минуту раздался чей-то крик с мольбой остановиться.
Однако, к удивлению Алекса, крик раздался вовсе не из океана и не на том языке, на котором он ожидал.
Кто-то кричал по-немецки.
Это был крик тревоги.
— Ахтунг! Ахтунг! — надрывался чей-то голос.
Головы стоявших на мостике офицеров повернулись в ту сторону, но прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, незнамо откуда появилась огромная тень и обрушилась на «Деймос», словно демон из подземного мира.
За десятую долю секунды до столкновения один из прожекторов корсарского корабля слегка отклонился в сторону, но этого времени хватило, чтобы они заметили нос корабля, на полной скорости несущийся слева.
Раздался чудовищный грохот удара, а затем лязг и скрежет трущегося о металл металла, подобный миллиону царапающих грифель когтей. Натиск маленького атакующего корабля был столь силен, что его нос пробил борт «Деймоса» и почти отрезал корму так же легко, как нож режет хлеб.
В следующую секунду топливные баки взорвались, и «Деймос» обратился в гигантский огненный шар.
Когда напавший на «Деймос» корабль остановился, растерянная тишина сменилась тревожными криками немцев. Ни один из офицеров кригсмарине еще до конца не осознал произошедшее и не мог принять решения, что делать дальше. Этому в Морской академии не учат.
Впрочем, всеобщее замешательство продлилось не больше секунды.
Один из офицеров — судя по голосу, Фромм, — быстро оценил положение. Поняв, что сорокапятиметровый корабль пылает, как факел, а корма почти напрочь отрезана, он начал громко и четко отдавать приказы подчиненным. Тревожные сообщения поступали один за другим, извещая о раненых, пожарах и новых пробоинах по всей длине и ширине корабля, заливаемого морской водой.
Меньше чем через минуту после столкновения на «Деймосе» неожиданно погасли все огни, а шум моторов постепенно становился все глуше, пока совсем не стих. Теперь были слышны только голоса офицеров и матросов, да глухой треск огня, пожирающего оба корабля.
Словно огромный измученный зверь, истекающий кровью из ужасной раны, «Деймос», не в силах больше сопротивляться, стал заваливаться на правый борт, медленно и неотвратимо погружаясь в глубины океана.
Сказать, что двое замерзающих друзей впали в ступор при виде этого огненного зрелища — значит ничего не сказать. По сравнению с их состоянием чувства Юлия Цезаря, когда Брут пронзил его кинжалом на ступенях Сената, показались бы легким разочарованием.
Алекс Райли и Хоакин Алькантара были настолько ошарашены, что, даже видя, как тонет немецкий корабль, не осознавали, что произошло. Покачиваясь на волнах с открытыми от изумления ртами, они молча смотрели на развороченный нос корабля, ощерившийся железными обломками в нескольких десятках метров от них, словно злая собака, которая уже собиралась вонзить в жертву зубы, но тут ее неожиданно кто-то оттащил за хвост.
Оба знали, что именно их спасло. В глубине души они поняли это в первую же секунду. Но ни один из них до сих пор не в силах был произнести это волшебное слово. Видимо, это означало принять новую непостижимую реальность, признав существование того, что могло показаться лишь бредом сумасшедшего.
— Но это же... — еле выговорил Джек, указывая пальцем, — это же... «Пингаррон»!
Райли все еще смотрел на силуэт охваченного огнем корабля, так хорошо знакомый, и не верил собственным глазам. От носа, смятого жестоким ударом, его взгляд скользнул вдоль борта, задержался на надстройке, затем перекинулся на верхнюю палубу, скользнул по восстановленной наспех рубке и сгоревшей кают-компании, отметил наполовину срезанную дымовую трубу и, наконец, остановился на округлой корме, над которой все еще пылал, словно факел, флаг.