Капитан разведки
Шрифт:
«Может, бросить все к лешему? – подумал Хват, поднимаясь по эскалатору. – Уж кто-кто, а я точно не люблю человечество. Родных, близких, друзей – да, но их давно уже можно по пальцам перечесть. На одной руке. Частично сжатой в кулак. Остальные люди мне не братья, я им тоже не брат, не сват и даже не троюродный дядя. Если я внезапно исчезну, то во вселенской тусовке этого почти никто не заметит. Сколько людей оплакивает сейчас погибших на Курском? Тысяча, полторы, от силы две. Но уже завтра некоторые из них начнут украдкой строить глазки, играть в лотерею, мечтать о продвижении
Да хотя бы мне самому!
Перехватив тревожный взгляд, брошенный на него цветочницей, расположившейся у выхода из метро, Хват догадался, что последние слова были произнесены вслух. Желая сгладить произведенное впечатление, он через силу улыбнулся и спросил:
– Сколько стоят ваши пионы?
– Это астры, – обиделась женщина, обжимая ногами свое ведро.
Обратившийся к ней тип с рысьими глазами нисколько не походил на тех мужчин, которые покупают цветы у уличных торговок. Под просторной джинсовой курткой такого вполне мог скрываться большой черный пистолет, может быть, даже два. А улыбался он так, словно в последний раз делал это очень-очень давно и теперь учился делать это заново.
Хват попытался вспомнить, являлся ли он когда-нибудь домой с букетом, не вспомнил, но все же достал из кармана деньги.
– Астры так астры. Сколько?
– Штука – тридцатник, – вызывающе заявила цветочница, загнув цену чуть ли не вдвое.
– Дайте десяток. – Хват послушно протянул ей триста рублей.
Ошеломленная цветочница наделила его пучком астр, спешно замотанным в целлофан, и подумала, что насчет пистолетов она погорячилась. Мужчина как мужчина, только немного не в себе. Оно неудивительно. У человека, надо понимать, горе. Ведь четное число цветов покупают покойникам, а не живым. В противном случае это будет плохая, очень плохая примета.
Цветочница бросила последний взгляд вслед удаляющейся фигуре в джинсовом костюме и поежилась, словно ей вдруг сделалось зябко.
Белые астры, сунутые в мусорное ведро, источали почти неощутимый, но характерный запах, ассоциирующийся у Хвата с похоронами. Алиса исчезла. Ушла, не попрощавшись. Ох и сволочи же англичане, придумавшие этот дурацкий обычай! Или, наоборот, молодцы? Что за смысл мямлить друг другу всякие ненужные слова, когда сказать нечего? И без слов все ясно. Алиса ушла, потому что Хват не смог дать ей то, что ей было нужно. Слишком они разные люди.
– Так что все к лучшему, – пробормотал Хват, скривившись. Очень уж крепкий чай он себе заварил. Степная полынь, а не чай.
Правда, в холодильнике имелась также водка. Целых две бутылки, хоть залейся. Хват угрюмо посмотрел на них и аккуратно закрыл дверцу. Если угощаться сорокаградусной всякий раз, когда на душе муторно, так и спиться недолго.
Обойдя квартиру по второму кругу и не обнаружив записки, Хват принялся насвистывать самую бодрую мелодию, которую знал:
Как выяснилось, нет, совсем не случайно. Записка имелась. Белый прямоугольник с энным количеством аккуратных буковок, складывающихся в строки и абзацы. А заканчивалось все, как и должно было закончиться.
Не могу… Не хочу…
– Вот и все, – прочитал Хват последнюю фразу.
Встал, взял телефонную трубку, набрал домашний номер. Свой номер. Номер квартиры, откуда он сбежал, чтобы однажды вернуться.
– Привет, мадемуазель, – весело, чересчур весело поприветствовал Хват сестру. – Чем занимаешься? Телевизор смотришь?
– Телефон, – сказала Катя.
– Это как?
– Очень просто. Кладешь перед собой телефонную трубку и гипнотизируешь ее: позвони мне, позвони…
– Считай, сеанс гипноза удался, – хохотнул Хват, выключая монитор.
Экран обратился в «Черный квадрат» Малевича. Нет, не в квадрат – в прямоугольник. И такой непроницаемо-черной краски у Малевича под рукой не было.
– Порадуешь чем-нибудь? – спросила Катя.
– Не могу обойтись без банальности, сестренка. У меня для тебя две новости. Одна плохая, другая, возможно, хорошая, хотя наверняка не знаю.
– Не томи, братик.
– Хорошее сразу или приберечь на потом?
– На потом, – мужественно решила Катя.
– Тогда, увы, – вздохнул Хват. – С твоим трудоустройством я не справился.
– Скорее выкладывай хорошую новость, не то я рассвирепею.
– На днях тебе предстоит увидеть картину под названием «Возвращение блудного брата».
– А… – Катин голос упал.
Хват стиснул трубку так, что едва не раскрошил пластмассу. Дома его не ждали. Удар ниже пояса. Выстрел в упор. Гром с ясного неба.
– Ты не рада? – сухо осведомился Хват.
– Не вижу причин, – сказала Катя. – Ведь ты притащишь с собой свою ненаглядную Лису-Алису. Станешь увиваться вокруг нее, а на меня ноль внимания.
– Алиса здесь больше не живет.
– Что?
– Был такой фильм, – пояснил Хват. – Сюжет совершенно другой, но суть та же.
– Ой, Мишенька! – взвизгнула Катя голосом маленькой девочки, получившей долгожданный подарок. – Ты шутишь?
– Мне не до шуток, мадемуазель. Я абсолютно серьезен.
«Убийственно», – добавил Хват мысленно.
Потом они поболтали еще немного: о пирожках с капустой и летнем отпуске, о возобновлении застопорившегося ремонта и прочей ерунде…
Ерунде, от которой на душе становится светло и тепло, словно греешься у домашнего очага, строя несбыточные планы.
Когда Хват распрощался с сестрой, он улыбался. А когда включил монитор, нахмурился.
Плюх! – и послание Алисы отправилось в корзину. Растворилось там. Рассыпалось на мельчайшие частицы байтов.