Капитан Сорви-голова. Возвращение
Шрифт:
– Могу вас подвезти, сэр, – сказал он знакомым голосом.-
Сорви-голова взглянул на него, и рука сама метнулась к кобуре с револьвером. Перед Жаном стоял живой и невредимый Маршиш-хаан – вождь басуто. Мучитель и враг. Тот тоже узнал капитана Сорвиголова. В его узких азиатских глазках забились искорки страха, и он уже хотел броситься наутек, но черный зрачок револьверного ствола парализовал его желание. Как и голос Жана Грандье:
– Ни с места! – тихо, но твердо и сурово произнес Жан. Маршиш-хаан упал на колени и стал целовать сапоги Сорвиголовы, орошая их горючими слезами:
– О, господин, не убивай меня! – причитал вождь, хныча и унижаясь. – Это проклятый англичанин Барнетт заставил меня. Посулил мне золото. Много золота. Я бедный, маленький человек. Прости меня, господин! Жан брезгливо отступил на шаг. Маршиш-хаан подполз следом и попытался снова поцеловать сапог.
– Вставай! – приказным тоном сказал Сорви-голова. – Садись в коляску и прикажи кучеру ехать в сторону церкви. Вождь поспешно вскочил с коленей и подобострастно, сняв шляпу, раскланялся, словно лакей: – Вы первым садитесь, мой господин. Я следом за вами… И Жан поставил стопу на подножку коляски, взглянув на кучера. Он отвел взгляд всего на секунду-две. И этого было вполне достаточно. Из тросточки Маршиш-хаана выскочило тонкое, острое лезвие, словно змеиный зуб. Он метился в сердце, но Жан в последнюю долю секунды успел увернуться. Лезвие разорвало мундир и обожгло бок.
– Сдохни!.. – успел визгливо выкрикнуть вождь. И тут же револьвер Сорви-головы уперся ему в грудь и два раза гулко рявкнул. Злобное лицо Маршиш-хаана из желтого превратилось в бордовое. Черные узкие глазки выкатились из орбит. Он захрипел, оседая на мостовую. На белой манишке выступило кровяное пятно, похожее на большую красную звезду. Тросточка-нож упала следом, шипуче выбив из булыжника искру. Пальцы, украшенные перстнями, заскребли ногтями
– Ой-ой! Помогите! – орал кучер. – Моего хозяина убили!
Со стороны церковного садика хлопнул выстрел. Кучер на бегу споткнулся и молча ткнулся лицом в мостовую. Но его крик и выстрел всполошил часовых возле правительственного дворца. Они заметались около ворот. Сорви-голова одним прыжком вскочил на козлы и ударил вожжами лошадей. Они неохотно двинулись, явно застоявшись за ночь. Но затем прибавили ход и быстро подвезли коляску к церкви. Из палисадника, держа наперевес винтовки, появились Поуперс и Спейч. Следом Строкер и Шейтоф под их охраной усадили раненого Логаана. Затем выбежала Жориса. Она метнула в сторону Жана восхищенно-влюбленный взгляд, еще не зная, кто был тот, лежащий сейчас неподвижно на мостовой возле гостиницы. Потом в коляску залезли Поль и Леон со своим саквояжем. Последним вышел пастор Вейзен. Подняли над коляской черный брезентовый верх. Сорви-голова хлестнул коней кнутом, и те взяли с места в карьер. Коляска понеслась на мягком резиновом ходу мимо президентского дворца. Оттуда уже выскакивали солдаты охраны, стреляя на бегу. Из коляски по ним дали залп. Несколько солдат упало. Остальные открыли беспорядочный огонь, не понимая даже, в кого они стреляют. Кони неслись вперед, управляемые капитаном Сорви-голова. Он гнал их на восточную окраину города, который, конечно, знал недостаточно хорошо. Но Претория была похожа на большую деревню. Здесь заблудиться невозможно. Жан опасался только кавалерийской погони, что поднимет на ноги пока еще спящий город. Так, собственно, и получилось. Англичане организовали преследование. Правда, разбуженный по тревоге драгунский эскадрон значительно отстал, пока седлал коней. Он стал настигать беглецов уже на самой окраине. Коляска была явно перегружена. В ней, плотно прижавшись, сидело девять человек на коленях друг у друга. Десятым, в качестве кучера, на облучке сидел Сорви-голова. Обе лошади от такого избыточного веса не могли долго держать быстрый темп и замедлили свой бег. На губах у них стала выступать пена – явный признак усталости. Драгуны же, напротив, скакали на отдохнувших за ночь конях. И на каждом из них был всего один всадник. Так что запас времени, данный нашим друзьям, исчерпался очень быстро. Расстояние между перегруженной коляской и драгунским эскадроном стремительно сокращалось. У преследователей к тому же было почти десятикратное превосходство в численности. Широкая, заросшая травой улица, на которой бегство и погоня должны, по всей видимости, перерасти в свою драматическую стадию, выходила на большой загородный пустырь, превращенный оккупантами в свалку. За свалкой находилась оборонительная линия Претории, состоящая из блокгаузов, снабженных пулеметами и орудиями. Как преодолеть это плотное кольцо с тыла на легкой перегруженной коляске десятерым беглецам и двум уставшим лошадям, когда позади их преследует целый эскадрон драгун? Задача, в общем-то, невыполнимая и гибельная для отчаянных смельчаков. Надежда только одна – на внезапное появление у оборонительных сооружений в этот ранний час, когда даже часовые впадают в дрему, а в блокгаузах солдаты спят вповалку. Главное, не разбудить их перестрелкой с драгунами. Сорви-голова оглянулся. Его друзья опустили брезентовый верх и, развернувшись, направили свои винтовки на догоняющих драгун. Те скакали длинной вереницей, и до их авангарда было метров пятьсот. Расстояние это с каждой секундой неумолимо сокращалось, но еще оставалось достаточным, чтобы не потерять мизерных шансов на прорыв. Если только не начнется стрельба с той или другой стороны.
– Не стреляйте! – крикнул Сорви-голова.
Поуперс, Строкер и Фортен повернули головы на голос. Жориса и Логаан сидели на полу коляски.
– А если они начнут первыми? – воскликнул Поуперс.
– Тогда мы пропали! – в тон ему выкрикнул Жан. Он снова повернулся к лошадям и хлыстнул их кнутом по спинам. Лошади из последних сил рванулись вперед между дымящимися холмами мусора. У беглецов здесь появилось преимущество. Вонючий мусорный дым покрыл их своеобразной завесой, скрыв от взора преследователей. Сорви-голова поблагодарил провидение за такой подарок. Дым увеличивал шансы на спасение. И еще им стал помогать легкий утренний ветерок, веющий сзади и сдувающий дым в сторону оборонительных сооружений. До них оставалось не более трехсот метров, когда драгуны, потерявшие из виду беглецов, открыли беспорядочную стрельбу. Чего Сорви-голова опасался, то и случилось. Но они уже влетели в оборонительную полосу, снова подняв верх коляски. Из блиндажей и блокгаузов выскакивали заспанные солдаты и офицеры. Они ничего не понимали. Отовсюду раздавались крики. Началась паническая стрельба. Мусорный дым не давал англичанам сориентироваться в нахождении противника. Где-то послышался голос: "Буры наступают!" По всей линии затрещали винтовочные выстрелы. В серый утренний сумрак запустил длинную очередь ближайший пулемет. В общем, случилось настоящее столпотворение, которое почти всегда происходит при внезапном ночном или рассветном нападении. И Жан решил, что этот, пока неопасный, но шумный концерт, им только на руку. Странно, но коляску, набитую людьми, пока никто не заметил, хотя она мчалась вдоль окопов второй линии обороны. Сорви-голова лихорадочно искал проход, по которому из тыла к передовой линии подтягивают орудия и в наступление идет кавалерия. И вот сквозь дымовую завесу капитан разведчиков заметил неширокую колею, проложенную орудийными колесами между траншеями. Орудия завозили в блокгаузы для прицельной стрельбы по восточной равнине на случай нападения на Преторию какого-нибудь отчаянного бурского генерала. Сорви-голова без колебаний направил туда лошадей. В траншее уже стояли солдаты. Они с удивлением наблюдали, как мимо них промчалась коляска, управляемая офицером. И по этой причине никто из них не выстрелил по ней. Все ждали появления противника с фронта, но не с тыла и на рессорном фаэтоне. Двести метров между второй и первой оборонительной линией кони промчались на втором дыхании и так же беспрепятственно преодолели и передовые траншеи, не вызвав подозрения у стрелявших наугад по воображаемому врагу английских пехотинцев. Им даже в голову не могло прийти, что мягкая коляска, выскочившая в степь через проход в проволочных заграждениях, битком набита бурскими партизанами. Но в этом их вскоре убедили мчавшиеся следом драгуны. Солдаты, тем не менее, сообразили поздно. Да и то не все. Запоздалые выстрелы, пущенные вдогонку, не причинили нашим беглецам никакого вреда. Но драгунский эскадрон решил до конца выполнить свою задачу и завершить погоню. Она уже продолжалась по бескрайнему вельду. Коляска подскакивала на кочках, проваливалась в ямки, вызывая неприятные ощущения у пассажиров и особенно у Жорисы, которую начало тошнить. Словно чувствуя это, Жан выехал на проселок. Коляска пошла мягче, но драгуны неумолимо ее настигали. Опять был откинут верх, и все знали, что боя уже не избежать. Драгунский эскадрон растянулся по степи, смыкаясь и размыкаясь. Но в авангарде на вороном жеребце мчался командир эскадрона – усатый майор, старый вояка и пьяница. Он еще перед самой тревогой хватил полбутылки виски, и хмель все шумел у него в голове, делая его бесшабашным и отважным. Майор вырвался далеко вперед. А с ним еще пятеро молодцов, не желающих отставать от своего начальника. Эти герои, прижавшись к крупам своих коней и, отцепив от мушкетонов карабины, приготовились к решающему броску. Но даже выстрелить ни разу не успели. Из коляски раздался дружный залп. Все шестеро драгун во главе с майором на полном скаку свалились с лошадей, убитыми или тяжело раненными. Их кони по инерции умчались в сторону от дороги. Следующая группа резко затормозила, осадив лошадей, чтобы помочь своему командиру. Снова из коляски грянули выстрелы. Падающие люди, хрипящие кони – все смешалось в одуряющем хаосе смерти. Из второй группы драгун в живых остались только двое. К ним присоединилось еще человек сорок из отставших. Они приподнялись на стременах и открыли по коляске беглый огонь в то время, как еще примерно сорок всадников стали обходить движущийся экипаж с флангов. Пули, визжа, пролетели над головой Жана. За его спиной кто-то глухо, болезненно вскрикнул. Сорви-голова оглянулся. Ком-мандант Поуперс поник головой, упав на руки Строкера и Шейтофа. Левый рукав куртки Тиля возле плеча окрасился багряным пятном. Пастор Вейзен, сидящий рядом, тут же стал перевязывать рану. Фланговые отряды драгун между тем уже скакали почти на одной линии с коляской. Но до них с той и другой стороны было метров двести. И за свою самонадеянность драгуны тут же поплатились. С двух сторон по ним был открыт точный убийственный огонь, сбивший с лошадей еще по десятку всадников. Потеряв почти половину своего состава, оставшиеся в живых решили прекратить преследование такого опасного противника и повернули своих лошадей назад в сторону города. Проводив их взглядом и дав в их сторону для порядка еще несколько выстрелов, наши друзья приветствовали бегство врага радостными криками. Сорви-голова придержал за уздцы вконец уставших лошадей, и коляска размеренно покатила по проселку на восток.
Путешествие продолжалось уже около часа и пока проходило спокойно. Но каждый из сидящих в коляске знал, что так долго продолжаться не может. Они находятся на оккупированной врагами территории, неподалеку от железной дороги, охраняемой очень тщательно. В любой момент они могут наскочить на какой-нибудь разъезд, которыми кишат окрестные места. И тогда снова погоня, снова бой с неизвестным финалом, возможно с более печальным, чем предыдущий. Коммандант Поуперс был ранен серьезно. Пуля перебила ему ключицу, задев вену. И хоть пастор Вейзен пережал ее и забинтовал, кровь сильно сочилась сквозь бинты. Необходимо было хирургическое вмешательство, иначе Поуперс истечет кровью. Положение оказалось угрожающим. А на коляске до передовых позиций генерала Ковалева еще ползти и ползти, отбиваясь от многочисленных конных разъездов англичан. И, словно подтверждая эти мысли, из ближайших кустов на дорогу выехал уланский взвод. Хорошо еще верх коляски оказался снова поднятым и уланы смогли заметить в ней только сидящих на полу Логаана в форме майора и Жорису, окруженных несколькими парами сапог. Младший лейтенант – командующий разъездом – подъехал ближе и, отдав капитану Сорви-голова честь, вежливо попросил у него документы, которые у того были отобраны еще в президентском дворце, в ставке Китченера. Пока Жан рылся по карманам в поисках несуществующего пропуска, из коляски грянул дружный залп, сваливший с коней большую часть взвода. Оставшиеся в живых не успели даже вскинуть свои карабины, как были убиты вторым залпом. Уцелел только младший лейтенант, который безропотно сдал свой пистолет и саблю, видя печальный конец своих подчиненных. Все, кроме раненых и пастора Вейзена, выбрались из коляски, чтобы размять затекшие ноги. Лейтенант слез с лошади и стоял с поднятыми руками. Его молодое круглое лицо слегка побледнело при виде грозных бородачей, появлявшихся из маленькой коляски с винтовками наперевес, словно гномы из шкатулки с секретом. Спейч и Шейтоф отправились осматривать поверженных улан. Трое из них были легко ранены, остальные убиты. Раненых перевязали, а затем связали спинами друг к другу, поместив в пару и младшего лейтенанта. Им был представлен шанс, в конце концов, развязать зубами путы. Но это должно было случиться только через несколько часов. Потом, возле коляски собрался непродолжительный совет, на котором Сорви-голова высказал пришедший к нему в голову план:
– Чтобы побыстрее добраться до Витбанка, нужно захватить поезд. Он, должно быть, уже вышел из Претории. Я запомнил его расписание на вокзале. Нам нужно торопиться. Тут недалеко, – Жан указал на карту, отобранную у младшего лейтенанта, – тут недалеко станция Рейтон. Поезд там стоит полчаса.
– Но нас же арестуют на подъезде к станции, – сказал Поль Редон. – У вас с Леоном есть пропуска в зону оккупации, – напомнил ему Жан. – Ну, а мы воспользуемся документами этого симпатичного лейтенанта и формой этих парней, – он взглянул в сторону лежащих на траве мертвых улан. – Согласны? – Жан повернулся к друзьям. Все закивали головами. Только пастор Вейзен отрицательно ею мотнул.
– Я останусь в своей одежде. С вашего позволения, мы с Поуперсом будем изображать пленных. Переодевание заняло минут пятнадцать. Собственно, переодевались до конца в уланские мундиры только трое: Строкер, Шейтоф и Спейч. И выглядели буры в них, как в маскарадных костюмах. Средних лет уланы, заросшие густыми бородами, сразу могли вызвать подозрение. У англичан, обычно, такие типажи встречаются крайне редко. Но ничего поделать было нельзя. Бриться и стричься – никогда. Да и нечем. Надежда только на Удачу. Оседлали уланских коней. На облучок коляски уселся Леон Фортен. Он, как заправский кучер, хлестнул коней, и коляска в сопровождении кавалерийского эскорта покатила в сторону станции Рейтон, до которой оказалось не более пяти километров. Как ни странно, все посты и заслоны они проехали благополучно. Пропуска Леона и Поля и удостоверение младшего лейтенанта улан, что присвоил себе Жан, вывернув из мундира две звездочки, не вызвали у часовых сомнений. Станция Рейтон представляла из себя довольно большое здание в голландском стиле, сделанное из традиционного в здешних местах базальтового кирпича. На втором этаже размещалась комендатура небольшого английского гарнизона. Внизу – зал ожидания. До прихода поезда из Претории оставалось минут десять, когда на площадку въехала легкая коляска фаэтон, запряженная парой лошадей, сопровождаемая бородатыми уланами и всадником, похожим на охотника-аристократа. Возглавлял эскорт молодой лейтенант на кауром жеребце. Он первым спрыгнул с него и, подойдя к остановившейся коляске, подал руку, на которую оперлась, спустившись на мостовую, молодая дама в зеленом бархатном платье и шляпке с бумажными цветами на тулье. Следом за ней с помощью подоспевших улан выбрался высокий майор, сильно прихрамывающий на правую ногу. Потом из коляски показались два бура. Один более молодой, похожий на священника, придерживал пожилого, раненного в плечо. С облучка быстро соскочил кучер – светловолосый и широкий в плечах. Вся эта странная компания последовала в полупустой зал ожидания и расселась там по скамейкам. Через минуту, переговорив о чем-то между собой, со скамейки встали лейтенант и дама и отправились на перрон, чтобы осмотреться. Жан вел Жорису под руку вдоль платформы, быстрым взглядом разведчика осматриваясь по сторонам. На перроне в красной фуражке стоял начальник станции, разговаривая с каким-то пехотным капитаном. Неподалеку находились двое часовых. Они стояли, словно истуканы, глядя прямо перед собой. А возле забора, окрашенного в желтый цвет, сидел бородатый нищий, положив перед собой шляпу. Сорви-голова мельком взглянул на нищего. И черты его грязного лица, обросшего спутанными рыжими волосами, показались ему чем-то знакомыми. Жан пригляделся попристальней и узнал в нищем Отогера, подвергнутого остракизму два месяца тому назад. Жан слабо сжал локоть Жорисы, показав легким кивком на Отогера. Жориса тоже узнала предателя.
– Что же нам делать? – тихо прошептала она. – Он может нас выдать. Жан еще не успел принять решение, когда Отогер, ухватив свою шляпу, поднялся и демонстративно медленно пошел через палисадник к зданию станции, очевидно, метя в комендатуру.
– Оставайся здесь, – шепнул Жорисе Сорви-голова и устремился вслед за нищим. Он догнал Отогера возле выхода из станционного палисадника, заросшего кустами акации. Услышав позади шаги, Отогер оглянулся. В его глазах мелькнул страх. Рука метнулась в карман грязной куртки. Но было поздно. Сорви-голова нанес ему удар ребром ладони по шее. Отогер охнул и свалился на землю. Жан оттащил его в кусты. И тут ему впервые вдруг стало плохо. Приступ дурноты и слабости прокатился по всему телу, и Жан с трудом удержался, чтобы не сесть на землю рядом с оглушенным Отогером. Но слабость стала медленно проходить. Дурнота откатилась от горла, и только голова была какой-то тупой и гудящей, словно внутри нее ударял тяжелый колокол и звук от него не мог вырваться наружу. Превозмогая этот гул, Жан нетвердой походкой возвратился к ожидающей его на перроне Жорисе. Она сразу заметила в нем изменение. – Что случилось? – прошептала Жориса, заглядывая ему в глаза. Жан не успел ничего ответить, потому что невдалеке послышался свист и перед станцией показалось черное полукруглое рыло паровоза с дымящейся над ним трубой. Из окошка кабины выглядывал закопченный машинист в засаленной кепке. К паровозу было прикреплено всего два вагона, и те казались полупустыми: в окнах виднелось всего несколько силуэтов. Из здания станции на перрон вышли немногочисленные пассажиры. Последней появилась живописная компания переодетых партизан, которая присоединилась к стоящей на платформе паре. Поуперс выглядел очень плохо. Лицо его побледнело. Он едва держался на ногах, находясь в полуобморочном состоянии от потери крови. Пастор Вейзен с трудом его поддерживал. Они оказались возле дверей первого вагона, откуда уже спрыгнул проводник в черном форменном кителе и в армейском шлеме на голове. Он развернул на низкую платформу складную подножку и встал рядом, ожидая посадки пассажиров. Леон Фортен подошел вплотную к Жану и протянул ему пачку билетов. – Не будем пока рисковать, – тихо сказал он, – доедем до Витбанка, а там видно будет. Жан согласно кивнул головой и под руку с Жорисой двинулся к вагону. Вслед за ним потянулись остальные партизаны. Проводник с почтением принял билеты у молодого лейтенанта и удивленно взглянул на странную группу, следовавшую за офицером. Видно, в его душу вкрались сомнения. Сорви-голова об этом догадался и, чтобы успокоить проводника, негромко ему сказал:
– Мы возвращаемся в Витбанк со спецзадания генерала Тойнейкрофта. Это два бурских командира, захваченных нами. Наш майор ранен в бою. Мы очень устали. – Располагайтесь в моем вагоне поудобнее, господа, – отдав честь, произнес проводник и облегченно вздохнул, – до Уэкфилда поезд проследует без остановок. А там и Витбанк недалеко. Первыми занесли раненых Поуперса и Логаана. За ними поднялись в вагон остальные. Жан и Жориса завершили посадку. Вагон, как и предполагалось, оказался полупустым. В нем находилось всего несколько офицеров, возвращавшихся из отпуска в свои части под Витбанком. Во втором вагоне расположилась охрана поезда из двадцати гражданских волонтеров – воинов столь же доблестных, как и беспечных. Уже от самой Претории они утоляли жажду крепким элем во главе со своим командиром – бывшим лондонским клерком. Наши удачливые пока герои расположились в дальнем углу вагона, чтобы не привлекать внимания английских офицеров. Через несколько минут паровоз дал гудок и мягко тронулся, потащив за собой вагоны. Прямо от станции он стал набирать ход, свистя и густо дымя трубой. Колеса бились на стыках назойливой скороговоркой. После отъезда прошло минут сорок. И вдруг Жану второй раз за этот день стало плохо. И еще хуже, чем тогда, в скверике на станции. Все тело бросило в жар, и оно словно оцепенело. В голову снова колокольным ударом проник гул. Сидя на скамейке, Жан пошатнулся, привалившись к Жорисе.