Капитан Сорви-голова. Возвращение
Шрифт:
– Благодарю, – невидимо ухмыльнулся Фардейцен, приняв восклицание Жана за похвалу. – Поначалу удрать от вас было невозможно. Мы бы сразу раскрыли себя. Шанс представился, когда мы отправились из лагеря Бота в бригаду Ковалева. Мы искали только момент исчезнуть незаметно. Лучше всего "геройски погибнуть". Так и случилось при засаде на обоз. Пока вы участвовали в перестрелке, мы для порядка дали очередь в воздух и, бросив пулемет, сбежали с места боя. Пробирались по лесу, бушу и вельду несколько дней. Чуть не попали в лапы к английскому разъезду. Застрелили двух йоменри[9], которые решили отдохнуть в кустах. Забрали лошадей и их форму и почти беспрепятственно прибыли в Преторию. Тут у моего друга на окраине имеется небольшой домик. Друг этот, наверняка, где-нибудь воюет, он фанатичный патриот, в отличие от меня. И к тому же – холостяк. Я надеялся – англичане не заселились в его доме. Так и оказалось. Домик не привлек никого из офицеров. Мы с Хаессеном поселились в нем и в первый же день послали письмо
– Она сейчас у вас? – удивленно воскликнул Жан.
– Я всегда носил ее с собой.
– Но вас же, как вы сказали, тщательно обыскали.
– Не так тщательно, как должны бы. Они не обратили внимание на мою обувь. У меня в каблуках тайники. В одном из них я спрятал буссоль. Послышалась какая-то возня и скрип, словно отвинчивалась ржавая гайка. – Возьмите, – сказал Фардейцен, протягивая в темноте невидимый предмет. Жан Грандье поднялся и на ощупь дотронулся до холодной руки Эдварда. На его ладони он ощутил небольшую коробочку, гладкую и теплую, словно она грелась изнутри. Жан взял с ладони эту коробочку и вернулся на свое место рядом с Жорисой. Затем спросил Фардейцена:
– Почему вы ее отдали нам?
– Я догадался, что внучка президента владеет какой-то серьезной тайной, а этот Барнетт тоже хочет узнать ее, потому он и преследовал наш отряд после того, как вы освободили Жорису из лагеря. Я выяснил также, что эта буссоль – открытие Леона Фортена, имеет необычные качества – она реагирует на золото. И ее ищет Барнетт. А из этого всего я сделал вывод, что тайна, известная Жорисе, связана с золотом, в чем ничего удивительного нет. И это золото где-то спрятано, без буссоли его не отыщешь. Но я этой "золотой тайны" не знаю и вряд ли узнаю. Меня отсюда не выпустят, даже если бы я отдал Барнетту буссоль. Я осведомлен слишком хорошо и могу проговориться, и эта информация дойдет до Китченера, что совсем не входит в планы Барнетта. Он решил прихватить золотишко себе. И со мною не поделится ни при каких условиях. Не убивает меня лишь потому, что все еще надеется узнать, где прибор. Вы знаете тайну этого золота, и если вырветесь отсюда, то можете его найти и использовать во благо. Как видите, я не такой уж пропащий и алчный тип. Особенно изменяется психология после сидения здесь впотьмах и ощущения неизлечимости своей болезни. Становишься альтруистом.
– Спасибо, – искренне произнес Жан, – если останемся живы, мы вас не забудем.
– Не стоит благодарности, – снова незримо усмехнулся Эдвард Фардейцен, – шансов выбраться отсюда у нас у всех немного, практически никаких. Уж Барнетт никого добровольно не отпустит. А вы его первые враги. Он в живых нас оставлять не собирается. Ему только буссоль нужна. А может, стоит поторговаться? Выиграть время? – вдруг другим тоном проговорил Эдвард.
– Вы противоречите самому себе, – вмешался в разговор Логаан. – Если мы будем торговаться и тянуть время, то дойдем до вашего состояния. Нужно напасть на конвой, когда он придет за нами. – Я знаю еще один выход из этого коридора, – вдруг сказала Жориса. – Там в конце замаскированная дверь. Она ведет в подземный переход до самой церкви.
– Причуды вашего деда? – хмыкнул в темном углу Фардейцен.
– Нет, этот переход соорудил его предшественник Бюргере[10] перед самой аннексией. Он боялся сторонников моего деда, которые были против власти англичан.
На двери заскрежетал замок. Его открывали. Сорви-голова, Логаан и Жориса вскочили на ноги. Мужчины встали по обе стороны двери. Жорису Жан отвел к себе за спину. За разговором с Фардейценом они потеряли счет времени и не знали: поздняя ночь сейчас или раннее утро. Но, даже не договариваясь, они решили действовать быстро и слаженно. Им было нечего терять. Дверь с протяжным скрипом открылась. В кладовую ударил луч керосинового фонаря, осветивший лежащего в углу исхудавшего бородатого Фардейцена. В дверной проем заглянула какая-то темная фигура. Сорви-голова и Логаан с двух сторон набросились на англичанина. Сильные руки Жана Грандье сжали ему горло. Англичанин захрипел и выронил фонарь, который подхватил Пиит. Неяркий отблеск краем осветил лицо хрипящего, и Логаан, воскликнув от удивления, свободной рукой схватил Жана.
– Отпусти его! – воскликнул Пиит. Сорви-голова ослабил хватку, удивленно обернувшись к Логаану. Тот, не говоря ни слова, осветил вплотную лицо англичанина. Перед ним был его сын Стейс. Через минуту его привели в себя, вытащив в коридор.
Стейс с трудом глубоко вздохнул и, потирая сдавленную шею, пробормотал:
– Уходите. Сейчас здесь будет Барнетт. Он хочет вас расстрелять.
– Спасибо тебе, сын, – проговорил Пиит Логаан.
Стейс опустил взгляд, не глядя отцу в глаза.
– Прости за твою семью, – пробормотал он. – Что-то на меня нашло. Сам не знаю. Злоба, ревность детская. Если останусь жив, я их оттуда вызволю. Обещаю.
– Идем с нами, – предложил Логаан, – мы знаем тайный выход.
– Нет, я останусь здесь и постараюсь задержать Барнетта. Ведь он как-никак мой отчим. Он тронуть меня не посмеет. У меня нет с собой револьвера, – добавил он, – вот только эта сабля. – Стейс вытащил из ножен клинок. – Возьми, может, пригодится.
Пиит зажал в руке саблю. Фардейцен в углу каморки не проявлял признаков активности.
– Я буду для вас обузой, – сказал он, предвосхищая предложение Жана Грандье. – Но вас же расстреляют, – воскликнул Сорви-голова.
– Может, бог милует. Но для меня расстрел даже лучше, чем гниение заживо. Уходите! – махнул он рукой. – Я слышу, они идут, – и уронил голову на солому.
После этих слов Жан схватил Жорису за руку и окликнул Пиита, который прощался с сыном. Нужно было торопиться. Они втроем устремились по коридору в сторону светлеющей тупиковой стены. Жориса подбежала к ней первой и стала что-то поспешно искать между выступами лепнины, украшавшей стену по краям. На поиски ушла почти минута. И вдруг основная коридорная дверь резко распахнулась, и вошло несколько вооруженных людей. Возглавлял их Френсис Барнетт. Оглянувшись, Жан сразу узнал его фигуру даже в полутьме. Стейс загородил ему путь и что-то проговорил. Потом раздался крик Барнетта: "Предатель!" и удар, от которого Стейс рухнул на пол коридора. Барнетт, перешагнув через него, выхватил из кобуры револьвер. – Огонь! – гулко разнесся по коридору его голос. И выстрелил первым. Пуля ударила в лепнину над головой Жорисы. И в этот момент послышался скрип какой-то застарелой пружины. В стене образовался неширокий абсолютно черный проход. Жориса смело нырнула в него. За ней с керосиновым фонарем устремился не видевший избиения сына Логаан. Последним скрылся Сорви-голова. И тут прогремел залп. Жан почувствовал удар в левое плечо и жгучую боль. Он был ранен. Но, превозмогая эту боль, он помог Логаану захлопнуть небольшую, но толстую дверцу. Рана жгла. По рукаву мундира потек теплый ручеек. Немного закружилась голова. Но он ничего не сказал своим друзьям. Он даже не вскрикнул, когда пуля попала в плечо. И все же Жориса почувствовала неладное. Она повернулась к Жану, взяла фонарь у Логаана и осветила лицо мужа.
– Ты ранен, – с беспокойной уверенностью произнесла Жориса. Жан молча кивнул головой и повернулся к ней плечом, показывая рану. В дверь уже стучали наперебой прикладами винтовок. Логаан помог снять с Жана мундир и левый рукав рубашки, пропитанный кровью. Рана кровоточила, но, к счастью, была сквозная. Жориса сняла с себя длинный широкий пояс и умело, как заправская сестра милосердия, перевязала рану.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила девушка.
– Сносно, – попытался улыбнуться Жан, – идти смогу.
– Ну, тогда пошли, – проговорил Логаан, понуря голову, и словно про себя добавил: – Нужно было его с собой забрать. Настоять.
– Барнетт его только ударил, – попытался успокоить Жан Логаана. – Хорошо бы, только, – горько пробормотал Пиит. Они отправились по неширокому базальтовому подземному ходу, покрытому толстым слоем пыли внизу и увешанному поверху грязными лоскутами паутины. То и дело с противным визгом дорогу им перебегали большие рыжие крысы с горящими красными глазами. Но проход оказался на удивление сухим. Претория стояла на обезвоженных горных породах среди холмов. Беглецы шли по этому проходу минут семь, не больше, но из-за крыс Жориса натерпелась страха: – Они похожи на английских "томми"[11],- прошептала она на ухо Жану, прижавшись к его здоровому плечу. Несколько ступенек вели к небольшой двустворчатой дверце, свободно вращавшейся на поржавевших петлях, которая отворилась в одно из подсобных помещений церкви. Логаан, предполагая преследование, решил прикрыть дверцу тяжелым резным шкафом, стоящим неподалеку. Но он не успел вместе с Жаном даже сдвинуть шкаф с места, когда обе створки резко отошли в стороны и наружу вылезла красная от напряжения, бега и злобы физиономия Френсиса Барнетта. Следом за ним с винтовками наизготовку выбрались четверо солдат. Фонарь светил им прямо в лица. Они полукольцом окружили беглецов, не успевших даже отскочить от шкафа. Жориса, стоявшая чуть в стороне, кинулась к Жану и прижалась к нему, с ненавистью глядя на Барнетта.