Капитан Сорвиголова
Шрифт:
— Брейкнек, мальчик мой! — саркастическим тоном произнес он. — Я не искал вас, видит Бог! Но уж раз вы попались, мне придется ради собственного спокойствия уничтожить вас.
— Капитан Рассел?! — воскликнул Сорвиголова и, несмотря на все свое мужество, побледнел.
— Так точно! Перед вами командир второй роты седьмого драгунского полка, — злобно усмехаясь, ответил англичанин, — один из пяти членов военного суда, которых вы преследуете с яростью краснокожих…
— И трое из которых уже отправлены к праотцам, — резко прервал его Сорвиголова.
— Знаю! Улан, единственный уцелевший из всего отряда, который вы истребили близ Якобсдаля, передал майору Колвиллу ваши слова, а тот повторил их мне. Но теперь вы у меня в руках — и уж не ускользнете! Прежде мы только смеялись над вашими угрозами, принимая их за пустое бахвальство, но теперь вынуждены относиться к ним всерьез, так как убедились, что вы — человек, способный выполнить обещанное, и поэтому дали себе слово — я и мой друг, майор Колвилл, — при первом же удобном случае вычеркнуть вас из списка живых. Поскольку же я теперь не могу проливать кровь безоружных людей и не хотел бы, чтобы так поступали другие, то мы вас просто повесим.
— Повесите?! — зарычал Сорвиголова, напрягая все силы, чтобы вырваться из пут.
— Быстро и без затей. Вздернем при помощи самой обыкновенной фуражирской веревки на одной из веток вот этой прелестной акации, — произнес офицер, указывая рукой на дерево, раскинувшее свою пышную крону над шпилем одного из домиков Питерсбурга.
— Разбойники! Мало же я перебил вас!..
— Продолжайте, продолжайте!.. — усмехнулся Рассел. — Приговоренному к смерти все разрешается.
— Приговоренному?! Не лучше ли сказать, вашей жертве, убийца?! Расправляться с невинными людьми это так пристало вам, подлец! Иногда вы творите злодеяние, прикрываясь законом, чаще же — пренебрегая даже простейшими юридическими формальностями, но всегда без риска для себя, жалкий трус! Палач!
— Пора кончать! — заорал капитан, взбешенный тем, что его подчиненные, устыдившись мужественного протеста пленника, смущенно опустили головы. — Веревку! — приказал он одному из рядовых.
Тот протянул ее капитану.
— Сделать петлю!
Драгун медлил.
— Исполняйте же, мой Бог! — загремел Рассел, взмахнув стеком. — А теперь накиньте ему на шею!
Под пристальным взглядом офицера, готового обрушиться на него за малейшее неповиновение, солдат дрожащими от стыда руками выполнил позорный для воина приказ.
Привлеченные шумом, из домов выбежали женщины и дети. Приготовления к казни привели их в ужас. Дети всхлипывали, женщины, рыдая, молили о пощаде.
Внезапно в степи показался всадник, скакавший во весь опор. В голове у Жана мелькнула безумная мысль: уж не спешат ли к нему на помощь бежавшие из плена буры?
Увы, на всаднике — форма цвета хаки, и, кроме того, метрах в трехстах от них он свернул с дороги и скрылся за фермой. Наверное, то был английский курьер.
Исчезла последняя надежда. Сорвиголова понял, что для него все кончено, позорной смерти не избежать.
Солдаты повели несчастного к дереву.
Вне себя от горя, Фанфан унижался, умоляя бандита в офицерском звании пощадить его друга. Англичанин рассек хлыстом ему лицо. Но, невзирая на резкую боль, несмотря на стыд, подросток продолжал взывать к милосердию.
— Э, черт возьми, повесить и этого! — рявкнул капитан.
Женщины, заливаясь горючими слезами, которые, наверно, тронули бы и тигра, обступили Рассела.
— Господин, пощадите его! Вы же видите — это мальчик, ребенок еще. Так сжальтесь же! Наши мужья обращаются с военнопленными по-человечески, будьте же и вы таким…
— Молчать, индюшки! — гаркнул затянутый в хаки офицер и, бросившись на беззащитных женщин, начал раздавать направо и налево удары стеком.
Ни одного слова не вырвалось больше из уст Жана, ни одним движением не выдал он душевной муки. Юноша постарался придать себе невозмутимый вид, призвав на помощь всю свою волю. Как это часто случается в трагические минуты, в сознании обреченного промелькнула вся его жизнь, такая короткая и в то же время такая богатая событиями.
Как она улыбалась ему! Богатый, красивый, отважный и сильный, поборник всего великого и благородного, командир молокососов находился в том возрасте, когда человек смело глядит в будущее и стремится помочь всем угнетенным, обездоленным, слабым. Увы, все это уже позади, сейчас он умрет!
В последний раз взглянул Сорвиголова на солнце, только что озарившее восток праздничным сиянием, на яркую синеву неба, на широкие просторы вельдта, в бесконечную даль которого уходили, колыхаясь, высокие травы.
— Прощай, Фанфан! — ласково прошептал он.
Обязанности палача взялся выполнить сержант, более выутюженный дисциплиной и потому более покладистый, чем рядовой солдат. Встав на седло и задрав руки вверх, он старался перекинуть веревку через самую крепкую ветвь акации, и, когда после нескольких попыток это ему удалось, верный служака, держа за конец орудие казни, спрыгнул на землю.
— Вздернуть! — скомандовал душегуб-офицер.
Сержант и один из солдат приготовились выполнить приказ. Казалось, уже ничто не сможет помешать злодеянию, как вдруг произошло невероятное. Над каменной стеной, ограждавшей ближайшую ферму, показалось дуло ружья. Почти одновременно прогремели два выстрела. Драгуны, державшие веревку, даже не вскрикнув, свалились на землю с раздробленными черепами.
Молокососы тотчас узнали родной звук маузеровской винтовки.
— Дуплет! — завизжал мгновенно оживший Фанфан.
Капитан Рассел, остервенев от столь неожиданного поворота событий и боясь, как бы жертва не ускользнула, выхватил револьвер с явным намерением всадить Жану пулю в лоб. Но не успел даже прицелиться: раздался еще один выстрел, и кусочек свинца раздробил руку, державшую оружие, а заодно разбил рукоятку револьвера. Капитан, махая изуродованной кистью, взвыл от бешенства и боли.
На гребне стены появился молодой человек, вернее подросток, в форме английского лейтенанта, и ловко спрыгнул на землю. Сжимая в руке ружье, он метнул в капитана, близкого к обмороку, полный ненависти взгляд: