Капитанские повести
Шрифт:
Ах, этот сенокос! Таня всегда брала с собой дедову фляжку с домашним, на крыжовнике, морсом, и славно было из нее отглотнуть, отдувая кусочки ягодной кожицы, стоя в жарком невесомом сене, с плавающими под платьем щекочущими знобливыми сенинками, разгоряченной настолько, что сама чувствуешь, как начинает скапливаться потный ручеек, от шеи вниз, в лифчик, по ложбинке. И сама-то солнцем прокалена сильнее, чем эта скошенная поутру трава.
Сегодня в полдень, на палубе, после неудачного разговора с Мисиковым Володькой, Таня снова вдруг ощутила это сенокосное состояние, когда по жилам, кажется, не кровь бежит, а сплошное солнце.
Хоть бы намек на ветер в океане, горячая соль на всем, роятся кое-какие облачка по сторонам, но долго не посмотришь ни в небо, ни в море: сразу гул в голове.
Свежепокрашенная надстройка сверкает на солнце, как белое пламя, тропики подступают, запахи юга кружат голову, спрячешься в кондиционированной каюте, а тело горит изнутри.
Слава богу, хоть по вечерам солнце быстро скатывается в воду.
14
Многим свойственно доброту принимать за слабость, и, однажды узнав это, Виталий Павлович решил не опускаться до доброты. Он решил, что доброта человека должна быть ясной из сути поступка, а не из того, как этот поступок совершается. Так с людьми удобнее.
Существовало еще одно правило, которое он для себя учредил: при любых обстоятельствах ежедневно и подробнейше обходить судно. Время он подбирал так, чтобы час на час не приходился, чтобы люди не привыкали и к встрече готовы не были.
Кроме того, во время этих обходов жизнь судна раскрывалась неожиданно и естественно: иной раз движение матросских спин, склоненных над работой, говорило больше, чем доклад старпома, а сохнущие под вентилятором мотористские шорты в разводьях пота и соляра ненавязчиво напоминали об уважении к их хозяину, стоящему вахту там, внизу, где температура воздуха уже несколько дней стабильно превышала плюс пятьдесят.
Самое главное, теплоход ощущался как живой: сама по себе шевелилась рулевая машина, вращая мерцающий, массивный, как дуло крепостной мортиры, баллер руля, слышно было пульсирование воды в жилах трубопроводов, тянулись сухожилия кабелей и натянутые нервы антенн, напряженно и безостановочно колотился главный дизель, и перед грудью теплохода дыбилось море.
Стоило на минуту замереть, и охватывало ни с чем не сравнимое состояние: уносилась назад вода, уходило время, и судно превращалось в то нечто неизменное, от чего отсчитывается изменение мира. И процедура перевода часовых стрелок на соответствующее долготе время лишь усугубляла боль: забавно, грустно, и время течет сквозь пальцы, как песок, как вода вдоль борта…
Обходя судно в открытом океане, Виталий Павлович видел больше задумчивых лиц, нежели близ земли: тягомотина судовой жизни и монотонность воды действовали на всех. Радовались каждой встречной щепке. Выручала общественность, спасал юмор, захватывала книга, избавляло от напрасных мыслей кино.
В тропиках кинозал размещался за надстройкой на крышке четвертого трюма, по соседству с бассейном, и отдельные гурманы (жлобы — заверял третий помощник) исхитрялись смотреть действо, располагаясь в воде. Это были отъявленные любители купаться, прозванные водяными, потому что к ночи уже вполне сносно обычному кинозрителю в шортах, с персональной раскладушкой, шезлонгом или табуреткой. А бассейн принимали лишь ко сну, и то не все. К чести водяных, был лишь один случай, когда они начали вести себя неприлично во время киносеанса. Боцман живо их вразумил, выпустив воду из бассейна, но все-таки нет-нет да и бывало, что кто-нибудь не вовремя начинал пускать пузыри, веселил публику.
Здесь же, в так называемом культурном комплексе «Четвертый переплет», велась до и после сеанса нескончаемая морская «травля».
Когда Виталий Павлович оказался на этот раз у четвертого трюма, выступал основной рассказчик теплохода, третий штурман.
— Говорю, кот у нас был — на чистом фарше выкормлен. Недосоленного и пересоленного в рот не брал. Миску фаршу ему поставят, а он орет, башкой мотает, лапой на солонку показывает, добавь, мол, чего стоишь, ворона!..
Врать третий помощник мог. Насмеявшись, капитан спросил:
— Это где так жилось?
— Коту-то? Да у нас на рефрижераторе, говорю. Я там на практике был. Мяса ему было от пуза. Такой котище был — собак по заборам гонял!
— Артист!..
— Говорю, чего же делать? Ребята от жары сохнут, а тут все вроде бы горло промочишь…
— Товарищ капитан, когда же кисляк выдавать будут? Плывем-плывем…
— Да, Виталий Павлович, скисло, что ли, «Ркацители»?
— Я им уже объяснял, — извиняюще улыбаясь капитану, вмешался Федя Крюков, — нет, им опять беспокоить надо! Не пересекли мы еще экватор…
— Брось, Федор, мы его и так не пересечем. А вот в прошлый раз не успели погреться, уже вино начали получать!
— Давайте без визга, — сказал Виталий Павлович. — Сухое вино входит в рацион к югу от тропика Рака, а мы еще до него не дошли. Второе: в прошлый раз мы на Кубу шли с севера, климатические зоны менялись тогда быстро, а теперь курс от Гибралтара идет как бы вдоль тропика. Третье: с завтрашнего дня, а может быть с сегодняшнего вечера, вино будет выдаваться, но из расчета той нормы, что будет в пределах тропической зоны. Предполагаю: вы его в ужин выпьете, а потом пустую воду будете сосать, утоление жажды по-русски. А? Нет?..
— Виталий Павлович, послушайте, пожалуйста, жара — аппетит пропал. А рядом — кха! — наше родное… — щелкнул языком Серго Авакян.
— Вот по пятьдесят капель родного и будет, — засмеялся капитан, — на каждый нос!
Он пошел с трюма, но вернулся.
— Кстати, активисты, вы знаете, как в старину звались эти места, где мы сейчас плывем? Да, вот вся эта полоса? Не знаете? А что океан — хозяин погоды, знаете? Ну, вкратце так, — капитан стал рассказывать, руками рисуя в воздухе: — Земля вокруг Солнца вращается так, что экватор нагревается сильнее остальных районов земного шара. Нагретый воздух над экватором поднимается вверх и растекается по обе стороны к полюсам. А на его место из прилежащих широт начинает подтекать, течь, устремляться другой воздух.
Этот постоянный поток, направленный к экватору, и есть пассат. В северном полушарии он дует с северо-востока. Почему не прямо на юг? Вращение Земли его отклоняет вправо.
Далее. Между широтами, где работает пассат, и теми широтами, где опускается нагретый и затем охлажденный наверху воздух с экватора, вот в этом промежутке, как раз в той полосе, где мы плывем уже несколько дней, сами видите, ветры слабые, неустойчивые, неуверенные. Район этот исстари зовется — «Конские широты». Что неясно, Румянцев?