Капитуляция
Шрифт:
Что ж, удивляться здесь нечему, да и поводов терзать свое сердце нет.
Ах, как же тяжело было мыслить ясно в этот миг, когда Эвелин так страдала! Неужели д’Эрвийи и сопровождающие его британские войска будут уничтожены из-за того, что сделал Джек? Эвелин знала о войне немного, но только глупец мог бы думать, что графу и британцам теперь безопасно высаживаться на берегах Франции. Вероятно, французские войска уже поджидают их.
И как теперь поступить? Может быть, Эвелин следует рассказать кому-то — хоть кому-нибудь — о том, что
— Ты готова? — холодно спросил Джек.
Эвелин медленно обернулась и пристально взглянула на Грейстоуна, стоявшего в дверном проеме её спальни. Его лицо было напряженным, глаза потемнели и приобрели безжизненное, равнодушное выражение. Он был одет для дороги — в темно-коричневую шерстяную куртку. Эвелин задумчиво поднялась.
— Я влюбилась в тебя.
Его лицо окаменело.
Я никогда не хотел твоей любви, Эвелин, и никогда её не ждал.
Как же больно ранили его слова!
— Боже мой, ты не шутил, не так ли? Когда сказал, что наша страсть была лишь вожделением…
Глаза Джека сверкнули, и он ничего не ответил.
— Я не понимаю, — не скрывая отвращения, произнесла Эвелин. И она имела в виду даже не прошлую ночь. — Я приму то, что ты — грубиян, проходимец и бессовестный ловелас с несметным числом любовниц. Но у тебя есть семья, которую ты обожаешь, и все они — британцы. Боже милостивый, муж Джулианны был во Франции, боролся с революцией! Выдавая государственные тайны французам, ты предаешь не только свою страну, ты предаешь своих близких.
— Ты делаешь поспешные выводы, — предостерег он.
— Я прекрасно поняла то, что слышала. Граф д’Эрвийи собрал армию из эмигрантов и присоединится к армии шуанов — после того, как вторгнется во Францию. — Эвелин смахнула предательски лившиеся слезы. — И скоро ты скажешь Леклеру, когда именно произойдет это вторжение, не так ли?
Грейстоун сорвался с места. Явно придя в бешенство, он размашистыми, чеканными шагами подошел к Эвелин. Бедняжка сжалась, когда он схватил её за руку.
— У тебя нет иного выбора, Эвелин, и я не шучу. Ты должна забыть каждое треклятое слово, которое слышала.
Он что, угрожал ей?
— А если я не смогу забыть? — закричала Эвелин. — Если обращусь к властям?
— Тогда поставишь под угрозу свою собственную жизнь! — воскликнул Джек, сильно тряхнув её. — Ну а теперь поклянись мне, что забудешь этот день. Поклянись в этом!
Заливаясь слезами, Эвелин отрицательно покачала головой.
— Ты хочешь сказать, что тем самым я поставлю под угрозу твою жизнь?
Он приподнял её подбородок.
— Нет, я хотел сказать именно то, что сказал. Моя жизнь уже в опасности, Эвелин. Если ты расскажешь об этом хоть кому-нибудь, подвергнешь опасности свою жизнь. Я забочусь о тебе, черт побери. Я не хочу, чтобы ты как-либо из-за этого пострадала.
— Я тебе не верю, — с усилием произнесла она. — Я просто не знаю, чему верить!
Неужели
— Ты можешь верить мне, — отрезал он.
Эвелин остолбенела.
— Тогда опровергни мои слова. Оправдайся.
Джек изумленно взглянул на неё. А потом заговорил, уже спокойнее:
— Я не французский шпион. Ты неверно всё поняла, поскольку не слышала всей беседы. Я прошу тебя поверь мне — просто потому, что я тебе небезразличен.
Эвелин смотрела на него, не веря своим ушам. Неужели она могла поверить ему? Она понимала, что именно слышала, что видела своими собственными глазами! И как теперь ей доверять Джеку? Потому что она хотела ему доверять! А он лишь пользовался тем, что небезразличен ей, — что она влюбилась в него, — чтобы заставить её уступить.
— Это нечестно, — прошептала Эвелин.
Он устремил на неё тяжелый взгляд.
— Нет ничего честного.
«Во время войны нет ничего честного», — вспомнила она. Джек сказал это вчера вечером.
— Я вижу, ты сомневаешься. А что, если ты ошибаешься, Эвелин? Как ты будешь себя чувствовать, если отправишься к властям, обвиняя меня в государственной измене, а я окажусь невиновным? Ведь я — мужчина, которого ты любишь?
— Хватит меня дурачить!
— Тогда перестань играть в эти военные игры!
Задрожав, Эвелин едва устояла на ногах.
— А что, если я права? Что, если ты выдаешь республиканцам наши военные тайны? Что тогда? Британские солдаты и эмигранты погибнут!
— С каких это пор ты стала такой патриоткой? — гаркнул он.
— Все вокруг считают тебя предателем — за твою голову назначена награда! — закричала в ответ Эвелин. И это был решающий, смертельный удар, подумалось ей, доказательство того, что она всё поняла правильно. Разве он не нарушал режим британской блокады? Как мог англичанин делать подобное?
— Да, так и есть. Я периодически нарушаю режим британской блокады, именно поэтому и назначена награда за мою голову. Но я сказал тебе прошлым вечером, что прорываю и французскую линию блокады. Если я тебе небезразличен, ты забудешь всё, что произошло сегодня. Если тебе действительно не всё равно, ты начнешь доверять мне.
— Ты используешь мои чувства против меня!
— Тогда позволь своему сердцу решать, что делать!
— Черт возьми! — вскричала Эвелин. Собственное сердце сбивало её с толку, потому что сейчас оно яростно возражало против всех обвинений. И она уже почти была готова забыть весь этот крайне неприятный день. — Но что, если д’Эрвийи ведет своих людей на верную погибель?
— Но что, если ты ошибаешься? — парировал Джек. И многозначительно посмотрел на неё. — И как насчёт Эме?
Эвелин задохнулась, но не потому, что его тон был столь зловещим, а взгляд — столь устрашающим, а потому, что Грейстоун решил втянуть в эту историю её дочь.