Капкан на честного лоха
Шрифт:
Петухова подползла к кровати, ухватившись за край ковра, что есть силы, потянула его на себя. Тяжелый какой. Пыхтя, она вытащила сверток и вздрогнула, словно от удара.
Из ковра высовывались ноги Сергея Сергеевича, обутые в стоптанные сапоги с обрезанными голенищами.
Через десять минут Валентина Николаевна, покрывшись липким холодным потом, размотала ковер и едва узнала в обезображенном покойнике своего мужа. Лицо покрыто корочкой засохшей крови. Губы отечные, разбитые, видимо, перед смертью Сергеичу хорошо досталось. На горле зияет темная продолговатая дырка, живот распорот, из него торчит острый кончик бутылочного осколка. Русые с сединой волосы, обильно смочены кровью, слиплись клоками и встали дыбом, будто на голове Сергеича несколько пар рогов выросло.
– Маргарита, сволочь, что же ты наделала? – прошептала Петухова – Как же ты, сука, могла?
Вопрос остался без ответа. Только Сергеич своими голубыми широко раскрытыми глазами смотрел на Валентину Николаевну с какой-то немой укоризной, с упреком, мол, как же так, ты была рядом, за стенкой, и допустила мою гибель. Петухова поднялась на ноги, перекрестилась и вытерла уголком косынки набежавшие слезы.
Сергеич готов, преставился, светлая душа, теперь ему не поможешь. Тут в самую пору о себе подумать, о том, как теперь одинокой женщине, лишившийся мужа, жизненной опоры, коротать вдовий век на скудную пенсию. Да и похороны любимого супруга ещё в какую копеечку вылезут. Страшно подумать. Петухова вздохнула, на минуту задумалась и пришла к логическому выводу, что преступница жиличка сюда больше не вернется.
Петухова пошла в угол комнаты, приподняла кожаный чемодан. Тяжелый. Должно быть, дорогих вещей в нем немало. Если по-тихому таскать шмотки на барахолку и перепродавать, торгуясь за каждую копейку, получится добрый приварок.
Валентина Николаевна, собрав оставшиеся силы, еле вынесла чемодан в сени, затем волоком перетащили его в свою комнату, засунула в бельевой шкаф, а сверху закрыла простынкой. Вернувшись на половину жилички, прихватила второй чемодан, верхняя крышка которого отделана вышитой тканью, перенесла чемодан в свою комнату.
Засунула дорогую вещь под супружеское ложе, сверху укрыла тряпками, снова вернулась на прежнее место. Быстро обшарила шкаф, полки, даже под матрас кровати заглянула. Не оставила ли Маргарита ещё что ценное.
Набралось немного, в основном мелочи. Нижнее белье, куртка от тренировочного костюма, две пары женских брюк, перчатки тонкой кожи, какие-то склянки с косметикой и духами. Петухова покидала добычу в большую наволочку, справедливо рассудив, что во вдовьем хозяйстве никакая вещь лишней не будет. Одевшись в старое пальтецо, она заперла дом и побежала на соседнюю улицу, в дом, который занимал участковый Стаднюк.
Несмотря на субботний день, дома милиционера не оказалось, пришлось пилить до отделения милиции, где тоже никого не оказалось кроме милиционера водителя, караулившего на дворе казенную машину. Петухова рассказала о преступлении водителю, тот помрачнел, зашел в дежурную часть и накрутил номер какого-то телефона, пересказал сообщение старухи начальству.
Закончив разговор, водитель нахмурился ещё сильнее.
– Праздник у них там, – сказал он. – Отмечают праздник. Поняла, старая?
Валентина Николаевна ничего не поняла, но головой кивнула. Что за праздник? И по какому случаю? Впрочем, тут и думать нечего, у милиции каждый день праздник. При таких-то зарплатах, взятках и поборах можно без перерыву за воротник заливать.
– У меня в доме муж убитый лежит, – сказала она. – А у вас все праздник, когда ни зайдешь.
Водитель велел Петуховой отправляться домой, ждать начальство. Уронив пару бесполезных слезинок, Валентина Николаевна поплелась обратной дорогой, скинув пальто, села у окна и уставилась на калитку.
Ждать милиционеров пришлось долго, будто не человека убили, а курицу.
Наконец, приехал участковый Стаднюк, какой-то человек в штатском и молодой милиционер, совсем мальчик, в офицерском кителе и погонах лейтенанта. От участкового Стаднюка явственно попахивало свежим водочным перегаром. От лейтенанта пахло приятнее, пивом и сладким десертным вином. Новая работа, этот чертов труп, перепавший именно в субботу, не вписывался в планы сыщиков.
Милиционеры осмотрели безжизненное тело, переворачивая бедного Сергеича с боку на бок, словно котлету на сковороде. Стаднюк все поторапливал лейтенанта, беззвучно шевелил губами, округлял глаза. И все щелкал пальцем то по циферблату наручных часов, то по горлу. Звук из горла выходил смачный, словно из дубовой бочки.
Тот, что в штатском, самый трезвый, усевшись за стол, стал писать бумажки. Прервав осмотр места происшествия, участковый сгонял за понятыми, стариками Засоховыми. Заставил их расписаться в протоколе. Молодой лейтенант все вздыхал, качал головой, наконец, задал волновавший его вопрос Стаднюку:
– Товарищ капитан, а не мог он сам себя, ну, порешить? Может, это самоубийство?
– Хрен его знает, – глубокомысленно ответил Стаднюк и щелкнул пальцем по часам. – Вскрытие, друг мой, покажет. Все покажет.
Петухова вылезла вперед из-за спин понятых.
– Так он же был в ковер закатан, – заявила она. – Под кроватью лежал. Это я его вытащила оттудова.
Стаднюк округлил глаза, нахмурился.
– Что? – вдруг заорал участковый. – Что ты сказала, старая? Ты вообще соображаешь, что мелешь? Или как? Совсем из ума выжила?
Мясистая физиономия Стаднюка налилась кровью, пошла пятнами. Он едва не налетел на старуху с кулаками.
– Какого черта, дура старая, ты наделала? Что ты натворила, безмозглая ведьма? – он передразнил старуху, шепелявя и выставляя вперед нижнюю губу. – Ковер, мать твою. Под кроватью, мать твою, лежал.
Петухова, почувствовала свою вину, испугалась начальственного гнева, багрового лица Стаднюка. Она пожалела, что вставила свое нетактичное замечание. Отступила на прежнюю позицию, вжала голову в плечи. Валентина Николаевна поняла, что на объективное расследование гибели Сергея Сергеевича надеяться нечего. Все спишут на самоубийство или на несчастный случай. Худшие прогнозы Петуховой тут же подтвердились.
– Может ведь и так быть, что бутылкой потерпевший поранил себя по пьяному делу, – объяснил умный лейтенант. – А потом хотел остановить кровотечение. Ну, и закатался в ковер. Потому что ничего другого, кроме ковра, под рукой не было.
– Кстати, мужичок он был сильно выпивающий, – при слове «выпивающий» Стаднюк поморщился, словно сам состоял активистом общества трезвости. – И ко всем своим достижениям трижды судим. Теперь, кажется, завязал. Но как знать, как знать…
– Да, это многое объясняет, – кивнул лейтенант. – Ну, то, что пострадавший бухал, многое объясняет. По пьяному делу не то что в ковер закатаешься…