Капкан на честного лоха
Шрифт:
– Ладно, вскрытие покажет, – подвел итог Стаднюк, нетерпеливо щелкнул себя по горлу, выбив бочковой звук, и сердито глянул на Петухову.
Хорошо хоть она догадалась перенести чемоданы квартирантки на свою половину, да ещё наволочку набила шмотьем и парфюмерией. А то милиционеры объявили бы чемоданы вещественным доказательством или какими-нибудь важными уликами. И уволокли с собой. А там, глядишь, их жены стали щеголять на улицах Ижмы в столичных обновах. А что не в пору, толкнули бы знакомым, родственникам или распродали на базаре.
Допрос хозяйки дома отложили
Сергеич смотрел в потолок безразличными стеклянными глазами. Корка засохшей крови на лице сделалась совсем черной.
Цыганков, сразу выбрал правильное направление, но дорога в пять километров превратилась в долгое и трудное путешествие. Хляби небесные разверзлись, дождевые струи лились, не переставая, сверкая, как елочная мишура. Суглинок под ногами совсем раскис, стал скользким. Глина липла к ботинкам, ноги сделались тяжелыми и непослушными.
Цыганков несколько раз падал лицом в грязь, вставал и шел дальше. Он добрел до подворья староверов, когда время близилось к ночи. Не выдавая своего присутствия, присел на корточки среди березовых зарослей, стал наблюдать за окошками, освещенными слабым дрожащим светом керосиновой лампы. Кто остался в доме? Не известно. Где Климов и Урманцев? Не понятно.
С другой стороны окна мелькнули чьи-то тени, но на дворе не появилось ни души. Только какой-то мужик вышел на крыльцо, скурив папироску, убрался в дом.
Цыганкову самому мучительно хотелось курить, он вспоминал пачку сигарет, спрятанную во внутреннем кармане, чтобы не промокла, грыз тонкую березовую веточку и сплевывал горькую слюну. Дождевые капли падали на щеки и нос, попадали за ворот куртки. Цыганков вытирал лицо рукавом и шепотом матерился. Сорок минут он смотрел в желтые окна дома, он промок и озяб, терпение иссякло. Цыганков пришел к мысли, что дальше мерзнуть бессмысленно.
Солнце зашло за горизонт, чтобы подняться через полчаса, на землю спустился густой кромешный мрак. Ждать больше нечего, Цыганков решил, что с темнотой наступило его время.
– Что-то я совсем заржавел, – пожаловался Цыганков самому себе. – До основания.
Он встал, пригнулся, короткими перебежками припустил к дому. Когда подбежал к забору, нерасчетливо низко поднял ногу и упал, заляпав грязью куртку. Наконец, он подобрался к окну. Поискал глазами чурбан, на который, чтобы заглянуть в окно, вставал сутки назад. Но тот куда-то запропастился, зато появились козлы, на которых, видимо, недавно пилили дрова.
Он перетащил козла к окну, забрался на них, держась руками на наличник, заглянул в комнату. И от неожиданности чуть не грохнулся на землю.
Стол, но котором сутки назад стоял гроб с покойником, совершенно преобразился. Ни гроба, ни жмурика. В полоборота к окну, развалившись на стуле, скучал чернявый лейтенант внутренних войск. Он ковырял в зубах сломанной спичкой. Другой стул занимал сержант срочник. Круглая морда сержанта с розовым юношеским румянцем, коротко стриженые волосы цвета выцветшей соломы показались Цыганкову знакомыми. Кажется, на зоне и встречались. Сержант сидел спиной к окну и тасовал колоду засаленных карт, собирался сдавать.
Цыганков, не дыша, замер на козлах, наблюдая за тем, что происходит в комнате. Наконец, приняв решение, соскочил вниз, забежал за угол дома. Оказавшись на дворе, Цыганков пошел вдоль ряда сараев, соображая на ходу, в подвале которого из них отсиживаются Урманцев и Климов. Кажется, в этом. Он дернул дверь, переступил порог. Закричал испуганный петух, зашлепали крыльями куры. Черт, не туда попал.
Цыганков вышел, натолкнулся на бочку, полную воды и куриного помета, толкнулся в дверь другого сарая. Ни черта не видно. Он опустился на колени, стал шарить руками по земле, надеясь найти люк погреба. Но наткнулся лишь на рассыпанные по земле деревянные чурбаны, больно врезался лбом то ли в ящик, то ли в сундук. Нет, без хозяев он ничего не получится. Нужно возвращаться.
Цыганков пробежал двор, снова залез на козла. Осторожно заглянул в комнату.
Видимо, вэвэшники недавно порубали ужин и коротали время за игрой в секу и анекдотами. К столу подошла женщина, стала собирать грязные тарелки. Лоб и подбородок женщины были замотаны застиранным платком, из-под ткани высовывался короткий вздернутый обрубок носа и розовые, недавно зажившие рубцы на обеих щеках. Старика хозяина не видно. Что же делать? Хорошо бы переговорить с этой страшной бабой, но она вряд ли выйдет во двор ночью. Цыганков, напрягая извилины, морщил лоб, едва ушами не шевелил, но ничего путного в голову не приходило.
Женщиной с лицом, изуродованными шрамами, была Настя, вдова младшего Кожина. Вэвэшники, игравшие в карты после ужина, оставлены на подворье староверов приказом капитана Аксаева.
Погоню за беглецами, возможно, возобновят уже завтра. Чем черт ни шутит, может, ночью бандиты забредут на огонек. Шанс мал, но исключить его тоже нельзя. Служивые скучали за картами, но лечь спать не решались. Во-первых, был приказ всю ночь глаз не смыкать. Во-вторых, боязно. От этих раскольников жди любой пакости, люди они ненадежные, опасные.
Сегодня днем, когда из района приехали прокурор и добрый десяток милиционеров, никто из староверов не стал отвечать на вопросы следователей о том, что же случилось и в результате чего погиб майор Ткаченко. Никто не подписал составленные прокурором протоколы, тем самым чертовы раскольники сорвали важные следственные действия.
Ну, как поступать с такими сволочами?
На милицейских машинах всех мужиков Кожиных отправили в районный следственный изолятор, там с ними поработают дознаватели. Оставили только баб и ещё две соседских семьи не тронули. Соседские мужики отнесли на кладбище и схоронили погибшего на охоте сына Кожина. Тело старика Кожина забрали к себе в дом те же соседи, чтобы отпеть его по обычаю.