Капкан
Шрифт:
Но Верка молчала. Словно меня здесь не было…
И это молчание не было громким или бьющим наотмашь. Оно было… тихим. Пустым. Обречённым. И под этим безмолвным молчанием так же беззвучно рушились остатки моего устоявшегося мира… Ломалось стекло, цепляя смертельными осколками всех в радиусе нескольких метров, дрожали камни, рассыпаясь в мелкий песок, пенилась вода, закипевшая от высокой температуры, взрывались вулканы, извергая из недр земли сметающую всё на своём пути безжалостную лаву… Вселенная горела адовым пожирающим пламенем, и сквозь эти всполохи я видела только огромные карие глаза, обрамлённые длинными ресницами, на которых
Она опустила голову.
— Пройдите в соседнее окно, — бесцветный пустой голос, обращённый к посетителю. — Я сейчас передам Ваши документы туда. Здесь закрывается…
Она хлопнула стеклянной створкой. Поднялась на ноги… Отвернулась, понурив плечи, толкнула внутреннюю дверь… Задержалась на секунду, но так и не оглянулась. Вышла…
Я знала, что она не выйдет ко мне. Но зачем-то продолжала сидеть на диванчике, перебирая в пальцах ключи от машины…
Час, полтора…
Возможно, она давно прошла через служебный вход и уехала домой. А может, просто ждала окончания смены и не появлялась в зале только потому, что здесь находилась я…
Ловила косые взгляды других работников организации, но делала вид, что не замечаю их. Мне хотелось надеяться на чудо. Хотелось верить… Верить, что она сжалится и всё-таки подойдёт ко мне…
Какая-то параллельная реальность. Эти сутки…
Хочется открыть глаза и осознать, что это был сон. Дурной, вполне правдоподобный, пробирающий до печёнок, но всего лишь сон. Прочувствовать, что нужно всего ничего — расстаться с Адамом, чтобы удержать нашу дружбу, пусть быть до соплей влюблённой, но разорвать отношения — сейчас это кажется так легко, так естественно… Хочется вернуться назад, хотя бы на несколько часов… Туда, где Верка жила спокойно и счастливо, где существовал наш мир на двоих, где всё ещё можно было спасти… Я не задумываясь выбрала бы Верку тогда и сейчас. Но тогда перед выбором никто не ставил, а теперь слишком поздно…
В кармане куртки завибрировал телефон.
С раздражением глянула на экран…
Игорь?!
Торопливо прижала мобильник к уху, с каким-то удивлением принимая вызов.
— Да, сын…
— Мам, ну ты где?
— Я?! Скоро буду… — я оглядела полупустой зал, бросила взгляд на большие настенные часы. — Что-то случилось, Игорь? — я поднялась с неудобного дивана, поковыляла к выходу, с трудом переставляя затёкшие ноги.
— Да я как бы есть хочу, ма! В холодильнике пусто…
— Купить тебе что-нибудь? — мозг работал как-то заторможенно, отсекая привычные ощущения и действия.
— А ты что, готовить не собираешься?
— Сегодня, наверное, уже нет… Прости…
— Тогда шаверму! Двойную! Без морковки! Но с картошкой…
— Хорошо. Куплю.
— Мам, ты что, говорить не можешь? — Игорь, кажется, слегка озадачился.
— Могу. Люблю тебя. Скоро буду, — я нажала отбой, прибавляя шаг. Вышла из здания под проливной дождь, побрела к машине…
У меня есть Игорь. Господи, он — мой сын, самый лучший и самый любимый, да. Но даже он кажется одиноким и чужим в этом мире без НЕЁ…
Откинула одеяло. Села на кровати, обняв колени руками.
Подобрала с тумбочки мобильник, глядя на входящий от Адама. Всхлипнула, горько усмехнулась, позволив себе на миг окунуться в недавнее прошлое — он всегда звонил примерно в это же время… Может, он всё-таки поговорил с ней? И она его выслушала?
Сердце бухнулось в живот, когда я провела пальцем по экрану…
— Да…
Ошарашенное молчание.
— Олесь… — такой знакомый голос, ещё недавно почти родной… И такой севший сейчас почему-то… Растерянный…
— Говори, — выдохнула в трубку, уже сожалея о том, что вообще ответила — больно…
— Ты… Ты почему не берёшь телефон? — Адам больше не орал, не злился. Раздражён, да, но он честно пытается сдержаться…
— Ты говорил с ней?!
Тяжёлый усталый вздох…
— Я пытался, — обречённая короткая пауза. — Да бесполезно, Олесь… Она непробиваемая. Я не знаю, что сделать, чтобы она меня хотя бы выслушала…
— Ясно, — выдохнула в трубку, чувствуя горчащее разочарование на языке. — Ладно, поздно уже… — мне не хватило духу послать его прямым текстом. — Если она… Если Вера позвонит… Или что-нибудь… Ты дай знать…
Снова какая-то затянувшаяся болезненная пауза…
— Хорошо… Ты только бери трубку, Олесь! Я заебался сегодня тебя вызванивать…
— Ладно. Пока.
Сбросила вызов. Вернула телефон на тумбочку. Уткнулась лбом в колени…
Адам…
Глупо врать себе. Я привыкла к этому человеку… Привыкла жить с мыслью, что он есть, что он поможет, что на него можно рассчитывать в случае чего… И сейчас мне не хватает этой хрупкой стабильности, успевшей сформироваться между нами. Наверное, ему в свою очередь тоже по-своему непривычно в данный момент… Но эта робкая привязанность настолько мизерная в сравнении с той фундаментальностью, которую давала мне дружба с Веркой, что кажется, будто невероятно легко оборвать эти новые нити, обесценить всё, что было между нами, отгородиться от такого короткого эпизода своей жизни. Не первый мужик в моей судьбе. И, надеюсь, не последний.
Но я никогда его не забуду…
Осталось научиться жить со всем этим. С ощущением тоски, от которой тошнотворно захватывает дух, с неподъёмной тяжестью бесконечной вины, от которой никогда не отмыться, с чувством бескрайнего щемящего одиночества в душе, когда хочется смыть с губ нестерпимое жжение пепла и соли, но обожжённая кожа не может иметь другой привкус…
Снова откинулась на подушку. Тихо заскулила, вновь не сумев сдержать слёзы…
Я никогда не смогу с этим смириться. С тем, что Веры больше не будет в моей жизни. Я сделаю миллион бесполезных попыток, буду давать себе шанс за шансом, просто потому что это позволяет жить дальше. Дышать, ходить на работу, спать или не спать по ночам… Надежда умирает последней. С ней заканчивается жизнь. Остаётся только вера. Вера…
*43*
Время лечит…
Сколько?! Сколько должно пройти, чтобы хоть немного угомонились внутренние демоны, чтобы вылились все слёзы, чтобы сердце перестало стыдливо дрожать и забилось в полную силу? Чтобы не думать о происходящем двадцать четыре на семь, чтобы не забивать до отказа пепельницу окурками за час, чтобы снова ощущать жажду или голод, чтобы иметь силы улыбнуться собственному сыну, чтобы сделать полноценный вдох и не чувствовать мерзостного затхлого смрада…