Капля воды - крупица золота

Кербабаев Берды Мурадович

— Спасибо, спасибо, Бабалы. Я знал, что у тебя благородное, отзывчивое сердце. Ты не помнишь зла.

Ты — достойный сын своего отца, уважаемою, замечательного человека!

— Все-таки я никак не возьму в толк — что тебе от меня нужно?

— Одно слово, всего одно слово, Бабалы! Я же говорю — меня собираются утопить. Ладно, я ошибался, может, я даже шел по неверному пути. Но нельзя же за это чинить над человеком беспощадную расправу! Меня ведь чуть ли не под суд грозятся отдать.

— Может, ты это заслужил?

— Бабалы, я ведь не рядовой работник, я долгое время тянул большой воз, нельзя же этого не учитывать! Ты-то умеешь ценить людей,

я знаю. Потому я и пришел к тебе за помощью. Я ночей не спал, все думал: кто бы мог проявить ко мне участие, поддержать меня в трудную минуту? И решил: только ты, Бабалы. Вот я принес к тебе в подоле свою повинную голову, выбрось ее в снег или даруй жизнь. Все считают, что я подкапывался под тебя, и, если ты на коллегии и партбюро замолвишь за меня словечко, напомнишь о моих заслугах, это произведет впечатление, это может меня спасти. А уж я в долгу не останусь, Бабалы.

Бабалы щурился, жалеюще и презрительно:

— Вон ты как запел, Меллек Веллек! Видно, и впрямь плохи твои дела.

— Я и не скрываю этога Я откровенен с тобой, Бабалы, — ты прими это во внимание. Я ведь не изображаю из себя ангела…

От этих слов Бабалы передернуло:

— За ангела тебя принять трудновато, хотя ты актер не без способностей. Надо будет, так перекрасишь и волосы, и душу, можешь даже голову кынгачом обмотать… И от меня, я гляжу, ты совсем немного хочешь: чтобы я пошел против своей совести — и только. У меня ведь добрая душа… Так слушай меня внимательно, Меллек Веллек. Да, я добр — но не ко всем. Я верю в людей — но только в тех, кто дорожит своей честью и совестью. А ты принес их в жертву недостойным целям. К достойным — идут прямым путем, а не окольными тропками. Нам не о чем разговаривать, Меллек Веллек. Я не собираюсь ни спасать тебя, ни топить. Пусть партия и суд скажут свое последнее, справедливое слово.

— Бабалы! Я к тебе со всей душой…

— Гнилая душа у тебя, Меллек Веллек. И нам не по пути. Извини, я тороплюсь.

Не прощаясь с Меллеком, Бабалы сел в свой «газик», машина тут же тронулась с места.

Меллек Веллек остался стоять на заснеженной дороге — обмякший, сутулый, с выражением отчаянья и злобы на рыхлом лице.

Глава сорок восьмая

СБЫЛАСЬ МЕЧТА АЙНЫ

ртык сумел настоять на — своем — местом свадьбы Бабалы и Аджап был выбран родной его аул.

По всей области распространилась весть о предстоящем свадебном тое. Гостей съехалось превеликое множество: и из Ашхабада, и из Рахмета, и из Мары, и из Теджена. Дом Артыка оказался для них тесен — большую часть пришлось разместить у соседей и приятелей.

Во дворах дымились казаны, пар поднимался над пузатыми самоварами. Тут и там звучала музыка, бахши тешили народ своими песнями. Артык и Бабалы не успевали принимать поздравления — и устные, и примчавшиеся по телеграфным проводам.

Свадьба — это всегда событие, праздник. Тем более— свадьба такого именитого земляка, как Бабалы, сына еще более почитаемого Артыка Бабалы.

Колхозный аул выглядел принаряженным. Правда, он вообще в последние годы радовал глаз своей красотой, аккуратными домами, ухоженными дворами и улицами; видно было, что хозяева тут рачительные и живут в достатке.

Когда Артык, поглощенный предсвадебными хлопотами, проходил по улицам аула, радуясь тому, какой он приглядный,

празднично оживленный, — память невольно возвращала его в прошлое, когда шла война. Аул в те годы был малолюден, угрюм, замкнут… Война отняла у колхоза лучших джигитов, самых ценных работников. Что ни день — в двери домов стучалась беда. «Ваш сын пал смертью храбрых», «Ваш муж пал смертью храбрых»… В одном из последних сражений, уже на немецкой земле, под Веймаром, сложил голову и сын Артыка, Назар, — младший брат Бабалы. От самого Бабалы долгое время не было вестей. Артык переносил горе и неведение стойко, сурово, сдержанно. Земляки говорили, что у него сердце из стали. Но Артыку просто нельзя было раскисать — он ведь был единственной опорой Айны, ему приходилось и утешать, и ободрять ее, а для этого тоже требовалось мужество. Частицу его Артык и старался передать жене…

В колхозе из мужчин оставались в ту пору лишь старики да зеленые юнцы. Жили колхозники трудно, одевались бедно, часто не наедались досыта. Но трудились не за страх, а за совесть и из последних сил тянули колхоз в гору.

Десять лет минуло со Дня Победы, — а как преобразилась жизнь в «Абадане»!.. Люди жили новыми, светлыми целями и заботами. Да и запросы у них повысились.

А скоро, совсем уже скоро, когда придет в Теджен по Большому каналу вода Амударьи, здешние земли превратятся в райский уголок, и жить люди станут еще лучше и краше.

Вот такие мысли, мечты, воспоминания навещали Артыка между делами — а дел было сверх головы.

В конце аульной улицы он увидел группу односельчан, одни из которых стояли возле коней, закручивая им хвосты, а другие уже сидели верхом.

Кто-то полушутливо спросил:

— Артык-ага, куда же должны ехать атбашчи?

Артык хлопнул себя по лбу:

— Вай! Совсем из головы вылетело! Надо же за невестой скакать!

— А где она?

— У меня в доме. Айна ее убирает.

— А куда ее везти?

— Ко мне же в дом! — Артык почесал в затылке: — Мда, неувязка получается. Обряд нарушаем!

Все засмеялись, а один из приятелей Артыка, с такой же бородой, как у него, сказал:

— Ты-то, помнится, женился тоже не по обряду.

— Не до обрядов тогда было. А нынче как же мы начнем свадьбу без атбашчи? Не годится так. — Артык задумался. — Ладно, земляки. Все у нас теперь новое — обновим и обычаи. Пусть джигиты садятся на коней и скачут вокруг аула к нашему дому. Кто прискачет первым, тому мы вручим приз — ковер!

Приятель Артыка, взявший на себя роль глашатая, закричал:

— Джигиты, по коням!.. Скачите за призом, хов! * Приз — ковер, хов!

Уже через минуту всадники, поднимая пыль, мчались по улице к окраине села.

А дома Айна готовила Аджап к свадебному тою, наряжая ее согласно обычаям,

Айна вся светилась от счастья. Сбылась наконец давняя, заветная ее мечта: сын нашел себе суженую, да такую, что лучше ее, как полагала Айна, не было в целом свете!

Хотя Аджап была туркменка, она без особого энтузиазма позволяла надевать на себя весь сложный наряд невесты. Да и согласилась-то на эту процедуру лишь потому, что не хотела обижать Айну. Правда, хрустящее, с тонким запахом платье из кетени пришлось ей по вкусу. Такие платья Аджап доводилось уже носить. А вот от монист из серебряных монет, от балаков, от тяжелого, расшитого узорами и увешенного украшениями халата она отказалась бы с превеликой охотой. Зеленый узорчатый пуренджек Аджап решительно отвергла. Не зная, как ей называть Айну, по имени или «мамой», она взмолилась: