Капля воды - крупица золота
Шрифт:
— Тогда говори.
— Видишь-ли… Мне скоро придется уехать из Ашхабада — далеко и надолго.
— Командировка?
— Да нет, назначение. Меня посылают строить Большой канал.
— А тебе не хочется ехать?
— Почему это не хочется? Это большая честь для меня. Об этом только мечтать можно. Я ведь инженер-ирригатор.
Аджап засмеялась:
— А говорить — неприятная новость! Я рада за тебя.
— Я и сам рад… с одной стороны.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что у каждой медали есть оборотная сторона.
— Тебя что, в должности понижают?
— Наоборот. Я утвержден начальником строительного участка.
— Какого, оглан?
— Имя ему — Рахмет!
Аджап с шутливой торжественностью провозгласила:
— Итак, передо мной — высокое «руководящее лицо. Начальник участка Рахмет. Строитель нового канала!.. — И уже серьезней добавила: — Не вижу пока у медали «оборотной стороны».
— Понимаешь, Аджап-джан… Ответственность большая. И задачи нелегкие.
Аджап глянула на него недоверчиво:
— От кого я ото слышу?.. Это ты-то боишься трудностей и ответственности? Ты — с твоими знаниями, опытом, энергией?.. Ну, знаешь… Нет слов.
Она даже руками развела.
А Бабалы про себя улыбнулся удовлетворенно. Нет, он с охотой принял почетное назначение, и его не смущали предстоящие трудности. Слишком многое ему пришлось пережить, чтобы пасовать перед ними. Да и отец учил его: из всех дел выбирай самое трудное, с легким-то любой справится, уважение завоевывают лишь победой над сильным противником!..
Он лукавил с Аджап — потому что ему хотелось испытать, проверить ее. И он с радостью убедился, что она его понимает, верит в него, она — его единомышленница!..
У него стало легко на душе, он проговорил повеселевшим тоном:
— Спасибо, Аджап-джан, за лестную характеристику. Я и правда ничего не боюсь. Да здравствуют трудности!
Аджап чуть обиделась:
— Я чувствовала, что ты меня разыгрываешь. Развел турусы на колесах: с одной стороны, с другой стороны…
Бабалы опять погладил ладонью щеку:
— Да нет, Аджап-джан, другая-то сторона все-таки есть. На стройке я буду… без тебя.
Аджап потупилась и промолчала.
— А я без тебя — не могу! Мы должны ехать вместе, Аджап-джан!
Аджап подняла брови:
— Вот как?! Ты уж и за меня все решил?
— А ты не хочешь, чтоб у нас была одна судьба?
— Я хочу этим летом кончить институт и получить диплом врача.
— А потом?
— А потом видно будет. Меня ведь, наверно, тоже куда-нибудь пошлют.
— Так ты не хочешь…
Аджап и сама не знала, чего она хочет. Она понимала: все, что сказал Бабалы, — это признание в любви. И хоть она ждала такого признания, но не была к нему подготовлена и потому растерялась. Да и рассердилась на Бабалы — за то, что он, как ей казалось, покушался на ее самостоятельность. Она должна ехать с ним!.. Командир нашелся! Но она ведь тоже специалист молодой, правда, у нее свое призвание, свой долг, свой путь.
Аджап уже собралась сказать Бябалы какую-нибудь колкость, но посмотрела на него и осеклась. Он сидел с убитым видом, понурясь, и все тер ладонью щеку.
Девушка встревожилась:
— Что с тобой, оглан?
Бабалы, криво усмехнувшись, постучал согнутым пальцем по лбу:
— Видно, у меня не голова, а тыква. Я все забываю об одном немаловажном обстоятельстве…
— О каком, если не секрет?
— В мои годы нельзя навязываться молодой барышне… Неизбежен отпор. И сие закономерно…
Аджап вскочила с места, смерила Бабалы уничтожающим взглядом:
— Если ты всерьез так думаешь, нам не о чем больше разговаривать. Прощайте, Бабалы-ага!
— Ты что, Аджап?
Бабалы попытался удержать ее за руку, но она вырвалась и, чуть отступив, с обидой и горечью произнесла:
— Ты уже не впервые подчеркиваешь, что сделал по земле больше шагов, чем я.
— Но ведь это правда!
— Ну и что?.. Разве я встречалась с тобой, не зная об этом? Мы ведь, по-моему, не скрывали друг от друга своего возраста. Что же ты все твердишь: мы не ровня, мы не ровня!.. Как будто это имеет какое-то значение!
В глазах Аджап стояли слезы.
— Ничего ты не понимаешь! Ни-че-го!..
Медленно повернувшись, она побрела прочь от скамейки. У Бабалы язык словно прилип к гортани, он был ошеломлен и подавлен, как охотник, упустивший пойманную птицу. Придя в себя, он крикнул вслед удаляющейся девушке:
— Постой, Аджап!
В голосе его слышалось отчаяние, но она даже не оглянулась.
— Аджап! Ведь я же завтра уезжаю!
Аджап повернула голову:
— Счастливого пути!.. Желаю удачи!
И, ускорив шаг, словно растворилась в тумане, который начал опускаться на сквер.
Бабалы остался сидеть на скамейке, он, казалось, оцепенел… Туман стоял у него перед глазами.
Глава третья
КОГДА ЖЕ ЗАЗВЕНЯТ ПИАЛЫ?
Уже набирал высоту тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, семь лет минуло после страшного землетрясения, а город все не мог опомниться от него и еще не успел залечить раны, нанесенные грозной стихией. Правда, тут и там поднялись новенькие, с иголочки, двух- и трехэтажные здания, но в целом городской пейзаж не радовал глаз: пустыри, образовавшиеся в результате землетрясения, а часто и проезжую часть улиц занимали жалкие временные строения, смахивающие на хижины, в которых ютились до революции сторожа плотин или бедняки, работавшие на очистке арыков. Хорошо еще, что их скрывала зелень высоких раскидистых деревьев, которых так много в Ашхабаде.