Капля воды - крупица золота
Шрифт:
У Бабалы от изумления брови полезли вверх:
— Как… в Ашхабаде?
— Всех новых врачей вызвали на какой-то семинар.
Бабалы в досаде чуть не хлопнул себя по бедру, как это делал Зотов. Вот уж поистине — невезение!.. Опять они разминулись.
— Когда она уехала?
— Вчера. Улетела самолетом.
Вчера вечером он мог бы с ней встретиться в Ашхабаде. У него как раз было свободное время. И ради Аджап он бы отважился нагрянуть к ней домой.
Не везет им, вот уж действительно не везет. Пропади они пропадом, все эти совещания, заседания, семинары!..
Переодевшись в рабочий костюм, Бабалы поспешил
И сразу закрутила его текучка. Нахлынули неотложные дела и заботы…
Зотов сообщил, что поселок вот уже второй день сидит без хлеба. Бабалы так и подскочил на стуле:
— Этого еще не хватало! Как вы могли такое допустить?!
— Бабалы Артыкович, печь в пекарне вышла из строя. Она уже давно была в аварийном состоянии.
— Что же вы до сих пор молчали?
— Я говорил Мурруку Гышшиевичу…
— «Я говорил…» Да разве его словами пробьешь?
Зотов вздохнул:
— Я инженер, Бабалы Артыкович. С моими указаниями Муррук Гышшиевич не считался…
— Мне бы доложили.
— У вас и так дел сверх головы.
— Ладно. Что вы успели предпринять?
— Позвонили в Мары, в Чарджоу. Оттуда уже посланы вагоны с хлебом. Но народ волнуется…
— Еще бы не волноваться. Печь ремонтируется?
— К ремонту сразу приступили.
— И то ладно. Ускорьте это дело. Хлеб, я думаю, надо будет раздавать прямо из вагонов, чтобы не создавать толкучки в магазинах и у ларьков. Ведь перебои с хлебом вызывают панику… Необходимо успокоить людей, разъяснить им — что, как и почему. Пусть ко мне зайдет кто-нибудь из политотдела.
Половина дня ушла у Бабалы на то, чтобы ликвидировать это чепе.
А потом к нему явился главный бухгалтер и молча протянул телеграмму, только что полученную из министерства. Телеграмма была подписана самим министром. В ней содержалось категорическое запрещение оплачивать работу слесарей-ремонтников по сдельному тарифу.
Бабалы, усмехнувшись, покачал головой. Ай да Алексей Геннадиевич! С перепугу-то он, оказывается, способен проявить и настойчивость, и решительность, и оперативность. Уговорил-таки министра, пока суд да дело, приструнить Бабалы с помощью грозного приказа.
Может, дать задний ход, пока не поздно? Или, наоборот, сжечь за собой все мосты и закрыть себе путь к отступлению?
Бабалы поднял голову, посмотрел на бухгалтера:
— Продолжайте оплачивать работу ремонтников как сдельную.
— Но, Бабалы Артыкович… приказ!
— На участке я — распорядитель финансов.
— Но взыщут за нарушение приказа с меня!
— Что нужно сделать, чтобы отвечал только я?
— Нужны две ваших подписи, Бабалы Артыкович: под решением, подтверждающим ваш прежний приказ, и под распоряжением на имя главного бухгалтера… то есть на мое имя…
— Вы получите обе эти бумаги. У вас все?
— Бабалы Артыкович, вы уж извините меня… Ремонтникам я, конечно, заплачу, как вы велите. Но не обижайтесь, если я доложу министру, что был вынужден к этому вашим двойным приказом.
— Что ж… — Бабалы развел руками. — Докладывайте. Это ведь ваш долг как блюстителя финансовой дисциплины. Действуйте так, как положено по закону.
— Ох, Бабалы Артыкович, не миновать вам беды!
— Мне не привыкать. На войне я ради народа жизнью жертвовал.
— То на войне…
— Главное: не где, а во имя чего.
Бухгалтер, словно пробуя на вкус эту мысль Бабалы, пожевал губами
Бабалы, упершись локтями в стол, сжал ладонями виски…
Да, не сносить ему головы — За упрямство и самовольство. Шутка ли, вступить в конфликт не только с Алексеем Геннадиевичем, но и с министром! Как молвит пословица, в игре может победить и сын, в серьезной борьбе — отец.
На стороне руководителей министерства — закон. Но ведь законы издаются людьми, а диктуются самой жизнью и интересами народа. И если закон входит в противоречие с действительностью — в данном случае в противоречие с обстановкой на стройке, с ее целями и интересами, то его необходимо изменить, привести в соответствие с создавшимся положением, с изменившейся действительностью.
Во всяком случае, он, Бабалы, на этом месте не для того, чтобы слепо выполнять указания министерства. От него зависят судьбы сотен рабочих. От него в какой-то мере зависит и судьба строительства. Земля молит, люди требуют: скорее давай воду!.. Что же он, будет отмахиваться от этих требований приказами руководителей министерства, прятаться в кустах засохших параграфов?.. Нет, чтобы завершить такое огромное строительство в минимальные сроки и утолить наконец вековую жажду родной земли — нужен творческий подход к делу, а в творчестве без риска не обойтись.
В руках начальника участка мощный рычаг: принцип материальной заинтересованности. И Бабалы имеет право, в пределах отпущенных ему средств, во имя интересов стройки, распоряжаться этими средствами по своему разумению.
«Ведь платить-то я буду людям не за красивые глаза, а за труд!» — думал Бабалы. И государство, в конечном счете, от подобной переплаты выигрывает. Уверенность в том, что их старания будут достойным образом вознаграждены, придаст рабочим и сил, и желания трудиться с еще большей отдачей. Если слесарь на моем участке выполнит порученную ему работу не за шесть часов, как положено, а за три и получит соответствующую прибавку к заработку, — кому от этого выгода, только ли самому слесарю? Нет, и стройке тоже! И государству — в целом! И ведь понимает это Алексей Геннадиевич, не может не понимать, он ведь руководитель и умный, и опытный, а вот поди ж ты — стращает меня приказами, нажимает на тормоза там, где нужно давать полный ход вперед, и, объективно, способствует не ускорению, а замедлению темпов строительства! Спроси его в открытую: вы хотите, чтобы участок остался без ремонтников? Ведь возмутится: я, мол, о ваших участках пекусь больше, чем о себе, все свои силы, все свое время отдаю заботам о строительстве. И всё вроде верно, а капитулируй я перед ним, и ремонтные дела на участке на какое-то время застопорятся, и увеличатся простои механизмов…
Нет, он, Бабалы, не должен отступать. Отступить, чувствуя себя правым, — преступно.
Глава двадцать восьмая
МУХА В ПИАЛЕ С ЧАЕМ
Аэродром в Рахмете был небольшой, и самолеты он принимал и отправлял тоже небольшие. Особым комфортом они не отличались, пассажиры сидели на узких и длинных металлических скамейках, расположенных одна против другой.