Кара-курт
Шрифт:
Андрей рассказал подробнее о долгих скитаниях разрозненных частей по лесам, о том, как ему удалось сколотить сборный отряд и организованно дать немцам бой, захватить железнодорожную станцию и выйти из окружения. Отвечая, он видел, что сейчас будет задавать вопросы не очень молодой, видимо, интеллигентный человек, с умным, вдумчивым лицом, серыми глазами, смотревшими сквозь стекла очков. Мысленно Андрей окрестил его учителем, догадываясь, что это один из тех «политиков», которые от корки до корки прочитывают газеты и, обладая отличной памятью, знают все сообщения назубок. Самохин не ошибся в своих предположениях, едва сержант заговорил.
—
Гамеза вольно или невольно задал вопрос, который Самохин и сам себе задавал, хотя война ни для него, ни для кого-либо другого на западной границе не была неожиданностью. Он жил на границе и задолго до начала войны знал, что она начнется.
— Ответ на ваш вопрос содержится в выступлении товарища Сталина от третьего июля, — сказал Самохин. — Посмотрите раздел, где подробно говорится об истории советско-германского пакта. Можно пользоваться справкой Совинформбюро. Там прямо сказано, как Советскому Союзу удалось использовать советско-германский пакт в целях укрепления своей обороны.
— Я хотел бы задать вам еще один вопрос, товарищ старший политрук, который задавали мне на политзанятиях, — сказал Гамеза. — В полевом уставе тридцать девятого года есть пункт: «На всякое нападение врага Союз Советских Социалистических Республик ответит сокрушающим ударом всей мощи своих Вооруженных Сил». Как увязать требования устава с тем, что сейчас происходит на фронтах?
«А вопрос с подковыркой, — подумал Андрей. — Но если старшему политруку задают такие вопросы, то своему брату, сержанту пропагандисту, и тем более...»
— Я понимаю, о чем вы хотите спросить, — сказал Андрей, — почему мы временно отступаем? Я не могу доложить вам планы и соображения Верховного Главнокомандования, скажу только то, что сам об этом думаю. Причина, по-моему, заключается в том, что у наших солдат нет достаточного опыта ведения войны. И еще — в недостаточной по сравнению с германской армией вооруженности. У нас не было программы «пушки вместо масла». Мы делали ставку на мир даже с таким агрессором, как фашистская Германия. Но война уже началась, поэтому наш долг: в самые короткие сроки овладеть военным делом, а Родина оружие нам даст. На фронте у нас не было времени для занятий теорией, занимались больше практикой, конечно, в рамках устава...
Смех и гул одобрения послышались в ответ. Сержант Гамеза казался вполне удовлетворенным объяснением. Андрей знал, что только настоящая, а не наигранная искренность может вызвать доверие людей. Сказал он то, что думал, и это, кажется, оценили слушатели.
Неподалеку поднялась еще одна рука.
— Рядовой Самосюк, — вскочил как на пружинах длинный и жилистый солдат с подвижной шеей, казалось, она вертелась во все стороны, как у голошеего петуха.
— Объясните, пожалуйста, товарищ старший политрук, — сказал он, — я с первого дня записывал по сводкам Совинформбюро, сколько немцы потеряли живой силы и техники. Когда сложил все вместе, то получилось очень много! Откуда у них берутся силы?
— Наступающая сторона всегда несет больше потерь в живой силе и технике, — ответил Самохин. — На заставе Береговой нас было несколько десятков человек, а только трупов гитлеровских солдат после боя насчитали мы двести семнадцать... Можете представить, какие силы перешли границу на нашем участке. Застава наша — не исключение. Уверен, так же дрались по всей линии фронта.
Снова поднял руку вертлявый Самосюк.
— Если все побеждали, почему ж тогда отступаем? — спросил он.
— Я уже сказал вам, — ответил Самохин, — причина наших временных неудач в том, что у немцев пока что больше оружия, больше опыта ведения войны. Но это временная причина. Вы помните, что писала «Правда» о нашем роде войск: «Как львы дрались советские пограничники, и только через мертвые их тела мог враг продвинуться на пядь вперед». Характеристика эта касается не только пограничников, но и всех тех, кому пришлось встретить врага...
Андрей был убежден в том, что говорил, старался передать свою убежденность этим, еще не обстрелянным людям. Но сам он многому тому, что происходило в первые дни войны, не находил объяснения. Гул фашистских самолетов, почти безнаказанно висевших в небе, и сейчас стоял у него в ушах. Он видел, как «хейнкели» и «фокке-вульфы» пикировали на беженцев, расстреливали из пулеметов женщин, стариков и детей. Он видел, как на железнодорожном откосе, среди клевера и ромашек — Андрей не мог отделаться от этого видения — лежит девочка лет пяти-шести в летнем платьице, белоголовая и загорелая, а рядом — такая же белокурая мать в чесучовом костюме. Обе — со страшными черными дырами на лицах от крупнокалиберных пуль. В минуты волнения эта картина неизменно всплывала у Андрея перед глазами, но он никак не мог вспомнить, видел ли он ее на самом деле или в горячечном бреду.
Андрей чувствовал, что еще один-два вопроса, и он начнет говорить солдатам все, о чем думает, что наболело в душе, что надо было как-то объяснить хотя бы себе самому.
Но вопросов больше не задавали.
— Если нет больше вопросов к старшему политруку, — сказал полковник, — давайте его хорошенько поблагодарим.
И снова Андрею устроили овацию. Бойцы встали со своих мест, но не расходились, посматривали на старшего политрука с уважением и доверием. Правда, несколько позже капитан Ястребилов счел необходимым высказать свое особое мнение.
— На первый раз сойдет, Андрей Петрович. Хотя можно было бы говорить не столь откровенно. В беседах не советую быть таким искренним...
Самохин, пожал плечами, но Ястребилов не дал ему возразить.
— Нет, нет, не в словах дело. Знаете, в поведении, в этаком страдающем выражении лица. Я уж давно заметил: нет большего психолога, чем рядовой солдат, наблюдающий за начальником...
Что ж, может быть, Ястребилов прав. У него, замполита Самохина, видимо, действительно было не очень веселое выражение лица. Слишком много для этого существовало причин. Но если бы он вздумал сегодня бить в барабаны и дуть в победные фанфары, никто б ему не поверил...
Они вошли в конюшню комендатуры, где Андрея, как сообщил об этом капитан Ястребилов, дожидался предназначенный ему кровный ахалтекинец Шайтан. Кличка вызвала желание посмотреть на коня, хоть Андрей и не думал делить здесь тяготы службы с четвероногим другом.
В конюшне — идеальная чистота. Назначенный дневальным писарь Остапчук встретил полковника Артамонова, коменданта и нового замполита бодрым рапортом, не отрывая руку от козырька, сделал шаг в сторону, пропуская высокое начальство.