Кара-курт
Шрифт:
Скомандовав «Вольно», полковник осмотрелся, довольно хмыкнул: и здесь не к чему было придраться. Но уже в следующую минуту с некоторым удивлением посмотрел на Ястребилова. В стойле Шайтана кто-то возился, то ли замывая коню бабки, то ли вытирая тряпкой деревянный настил.
— Красноармеец Оразгельдыев! — окликнул капитан Ястребилов. — Что вы там делаете? Выйдите сюда! Почему чистите коня в неурочное время? Почему не пошли на политзанятия?
Из-за коня вышел молодой туркмен-пограничник с низким бугристым лбом, худощавым лицом, бегающим взглядом. Он вскользь посмотрел на Самохина и, ничего не сказав капитану, уставился в пол.
— Товарищ Оразгельдыев, ответьте мне, почему вы не были на полрттзанятиях, почему чистите коня в неурочное время? И потом, разве вы не знаете, что назначены коноводом к старшему лейтенанту Кайманову? Своего-то коня вычистили?
Оразгельдыев наконец глянул на Ястребилова и снова уставился в пол.
— Русски не понимай, — сказал он.
Произошла заминка. На помощь Оразгельдыеву пришел писарь Остапчук.
— Разрешите объяснить, товарищ капитан? — спросил он. Получив разрешение, зачастил скороговоркой: — Он этого коня, товарищ капитан, как узнал, что фронтовик приезжает и Шайтана ему, то есть вам, назначили, с самого утра чистит. Я ему говорю: «Да катись ты отсюда, тебе и мне попадет», а он не уходит. Может, и правда, по-русски не понимает. Но я ему на жестах показывал. Переводчика, старшину Сулейманова, ему приводил, тот по-ихнему, по-туркменски, объяснял, все равно не уходит!
— А в чем, собственно, дело, почему не уходит? — спросил молчавший до этого полковник.
— Так у него отец тоже на фронте, товарищ полковник, — сказал Остапчук. — Надеется, может, где встречались с товарищем старшим политруком. А Шайтана для вас, — Остапчук повернулся к Самохину, — мы почти что всей заставой чистили.
Шайтан и правда был вычищен на славу. На крупе у него, как для парадного выезда, наведена умелой рукой шахматная клетка, грива разобрана, шерстка лоснится.
— Ну, спасибо, товарищи, — сказал Самохин, искренне тронутый таким вниманием. — Жаль только, отца вашего, — обратился он к Оразгельдыеву, — не встречал. Фронт велик, а он, может, и не на южном участке.
Андрею захотелось вывести из стойла косившего на них глазом Шайтана и попробовать, каков он под седлом, но, взглянув на Оразгельдыева, он увидел в глазах этого новобранца такую смертельную тоску, что почувствовал себя немало озадаченным. «Уж не похоронная ли пришла?» — мелькнула мысль. Привыкнув не оставлять без внимания подобные случаи, Андрей решил при первой возможности расспросить младших командиров или старшину, в чем же дело?
Он видел, что полковник за спиной Оразгельдыева и Остапчука подает Ястребилову знаки, машет рукой: дескать, не трогай ты его, по такой причине не надо наказывать солдата.
Ястребилов понял, едва заметно кивнул головой, но все же счел необходимым проявить строгость:
— Передайте Сулейманову, Остапчук, чтоб перевел товарищу Оразгельдыеву, — сказал он. — В следующий раз все равно он обязан быть на политзанятиях. Лично вам приказываю заниматься с товарищем Оразгельдыевым русским языком.
...Капитан Ястребилов проводил полковника Артамонова и старшего политрука Самохина в комнату для приезжающих офицеров, расположенную в глинобитном домике, неподалеку от канцелярии комендатуры. Аким Спиридонович отпустил его, и, когда комендант скрылся в комнате дежурного, чтобы принять рапорты начальников застав, полковник Артамонов остановил пограничника, проходившего по двору и откозырявшего начальству по всем требованиям устава.
— Красноармеец Аландин, — представился тот. — Слушаю вас, товарищ полковник.
— Вот что, — сказал Артамонов, — вызовите ко мне писаря Остапчука. Он там сегодня на конюшне дневалит...
Аландин бегом бросился выполнять приказание. Через минуту Остапчук вырос перед полковником.
— Хочу у вас спросить, — просто сказал полковник. — Этот вот молодой пограничник, что коня сегодня для старшего политрука чистил, всегда такой невеселый?
— Никак нет, товарищ полковник, только последнее время.
— А почему он невеселый?
— Не могу знать, товарищ полковник!
Артамонов недовольно поджал губы.
— Как же так? — сказал он. — У вашего товарища, может, горе какое или беда, а вы «не могу знать»?
— Так это ж понятно, товарищ полковник! Наверное, по дому скучает. Новобранец еще, в войска только призвали...
— Наверное, так и есть, — сказал Артамонов. — Ладно... Можете быть свободным...
Остапчук ушел. Полковник Артамонов, взглянув на Самохина, сказал:
— Что, Андрей Петрович, вижу, и ты заметил, что у этого Оразгельдыева глаза с того света глядят?
— Может быть, прав Остапчук, — сказал он. — Оразгельдыева только призвали, скучает по близким, по дому...
— Вот именно... Только по каким близким? — прервал его Артамонов. — Ну, ладно, разговор этот преждевременный. Давай-ка, друже, спать. Вставать-то рано...
Полковник вошел в комнату и тут же стал раздеваться, аккуратно складывая обмундирование на стуле.
Андрей остался на открытой террасе выкурить папиросу, собраться с мыслями, обдумать предстоявшую завтра беседу с генералом.
Движок, дававший свет комендатуре, уже не работал. Через окно, выходившее на террасу, в комнате видна была керосиновая лампа с прикрученным фитилем, бросавшая кружок света на белоснежную салфетку, которой был накрыт стол. На столе — пистолет и часы Артамонова, потертая планшетка... На террасе, у входа, рукомойник, железный таз под ним, рядом на табуретке — ведро с водой.
Андрей разделся до пояса, снял сапоги, достал из чемодана тапочки, с наслаждением умылся и вымыл ноги, принялся растираться полотенцем.
Со всех сторон вплотную подступала темнота. Доносился цокот копыт по каменистой тропе, то ли это уходил в сторону отряда посыльный, то ли — наряд к границе. Кто-то шуршал в сухой траве. Из комнаты широко и с переливами уже доносился мощный храп, полковник, видимо, обладал редкой и счастливой способностью засыпать мгновенно.
Андрей все еще оставался на террасе. Ночью никто не мешает думать, а решить предстояло многое. Завтра он должен еще до рассвета выехать на Дауганскую заставу, вернувшись, участвовать в совещании, которое здесь, на комендатуре, будет проводить генерал. До этого совещания он должен будет подать полковнику Артамонову рапорт об отправке на фронт.