Кара-курт
Шрифт:
Арка, сваренная из металла, окрашенная в «пограничные» цвета перемежающимися зелеными и красными поперечными полосами, возвышалась над дорогой, как монумент, олицетворяющий величие и мощь Советского государства. Поперек арки — полосатый металлический шлагбаум. На сопредельной стороне — тоже шлагбаум из арчи с привязанным к комлю большим камнем. И с той и с другой стороны у шлагбаумов — часовые.
— Товарищ полковник, — сказал Дзюба, когда офицеры вышли из машины, — наряд нашей заставы заметил с вышки, что у соседей воинскую часть, раньше охранявшую границу, заменили другой. Ни численности гарнизона, ни родов оружия мы не знаем.
— Для того мы и приехали, чтобы узнать, — сказал Артамонов. — Давай, Яков Григорьевич, действуй.
Вместе с Каймановым и Самохиным он подошел к арке, попросил рослого темнолицего и черноволосого часового вызвать начальника поста.
Из каменной коробки погранпоста с прямоугольной башней наверху неторопливо вышел старший сержант с маузером, болтающимся на боку, в деревянной кобуре, лихо и четко ответил на приветствие.
Кайманов что-то сказал ему, тут же перевел свой вопрос для Самохина и Артамонова:
— Третий день наши машины приходят к таможне и уходят обратно порожняком. Прошу узнать, почему нет грузов.
Старший сержант ушел. Кайманов, словно между прочим, заговорил с солдатом. Когда он позднее перевел на русский язык разговор, Андрей удивился простодушию иранского часового. Диалог их выглядел примерно так:
— Салям, друг...
— Салям алейкум.
— Жарко на солнцепеке?
— Ай, так жарко, в глазах темнеет!
— Мало вас, наверное, потому подолгу и стоите.
— Здесь мало, а вон за теми горами много...
— Что делать, — посочувствовал Кайманов, — приходится стоять: служба есть служба.
Часовой согласился: «Действительно, служба...»
Сработал рефлекс: Кайманов заговорил на родном языке солдата, тот ответил, не задумываясь и не опасаясь.
Из здания погранпоста вышел старший сержант и доложил, что причины отсутствия машин выясняются и будут дополнительно сообщены.
Офицеры откозыряли, сели в машину, Кайманов доложил Артамонову результат разговора с солдатом.
— Нет, ты, наверное, шутишь, — не поверил Аким Спиридонович. — Так вот просто и сказал?
— Так вот и сказал. Потолковали на его родном языке, и все, — усмехнувшись, сказал Кайманов. — Задачу нам поставили, товарищ полковник, сделать разведку, откорректировать оперативный план, чтобы не допустить кровопролития, но за горой у них стоят войска.
— И ты уверен, что солдат у арки не соврал?
— Вполне, — отозвался Кайманов. — Солдат-то молодой, только вчера надел форму.
— Таких и у нас хватает, — сказал полковник, а Самохин подумал, что, если бы он остался здесь служить, еще не раз оценил бы внимание полковника, позаботившегося, чтобы у замполита был свой личный переводчик. Действительно, проблема языка здесь проблема номер один.
На заставе их уже дожидался капитан Ястребилов. Полковник тут же с Каймановым и майором Веретенниковым пригласил его обойти весь участок. Когда они сели в машину и уехали, Самохин попросил лейтенанта Дзюбу собрать для беседы свободных от наряда.
Андрей обратил внимание, что массивный лейтенант Дзюба явно смущен. Это смущение так не вязалось с его атлетическим видом, что Самохин ощутил даже некоторое беспокойство.
— Что-нибудь случилось, товарищ лейтенант?
— Да, случилось... — согласился Дзюба. — Вы переводчика Вареню' вызывали?
— Вызывал полковник Артамонов.
— Ну так он приехал.
— И что же с ним произошло?
— В санчасти лежит. Али-ага его клюшкой по затылку ударил, он и лежит.
— Какой Али-ага? Почему ударил?
Самохин и в самом деле не мог понять, что могло стрястись с новоиспеченным переводчиком Варене'й.
— Старичок наш местный, почитай, уж под девяносто, а вот, поди ты, уложил Вареню'.
— Он же только приехал, Вареня', когда ж ваш старичок успел? — Самохину просто не верилось, чтобы девяностолетний старичок мог уложить клюшкой жизнерадостного Вареню'.
— Это все Ковтун шкодит, товарищ старший политрук, — с огорчением пояснил Дзюба. — Вредный, чертяка! Так и дывыться, где б напакостить.
Дзюба, явно обескураженный, что у него на заставе ЧП, снова умолк.
— Я вам старшину Галиева позову, он всю эту картину сам видел...
Галиев казался смущенным не меньше начальника: первое знакомство с замполитом — и такой конфуз.
— Понимаете, — начал он объяснять, — Ковтун с Варене'й — земляки. Я их обоих как облупленных знаю. Ковтун боекомплект заставы проверяет, а Вареня' прибыл на машине, увидел и — к нему: обрадовался знакомому человеку. Потом, смотрю, Вареня' куда-то пошел с заставы, техник-интендант его послал. Никто Вареню' не задерживает: Ковтун — офицер, а вокруг — рядовые. Ну я спрашиваю техника-интенданта: «Куда новобранец пошел?». — «Да вон, говорит, послал я его помочь старику огород прополоть». Смотрю, Вареня' спросил что-то у яш-улы. Али-ага показал ему на горы, тот повернулся, а старик его клюшкой по голове. Вареня' — брык и лежит, а яш-улы — на заставу бегом.
— Ничего не понимаю, — сказал Самохин. — Ковтун-то где сейчас?
— Быстренько закончил свои дела и на другую заставу уехал.
Андрей решил, что вернее всего расспросить самого пострадавшего.
— Пойдемте-ка, — сказал он, — к вашему Варене'.
Новоявленный переводчик сидел с забинтованной головой в маленькой комнатке, отведенной под санчасть, и с самым мрачным видом смотрел в окно. Он даже не поднялся, когда увидел вошедших Самохина, Дзюбу и Галиева.
— Здравствуйте, Вареня'! Как вы себя чувствуете? — спросил Андрей.
Тот криво усмехнулся:
— Оце порядок у Червоной Армии! Дрючком по кумполу — хэк! — а тоди: «Як соби почуваешь».
— Дрючком-то вас Али-ага ударил, — поправил его Самохин.
— Одна компания...
— Что за разговор был у вас с техником-интендантом Ковтуном?
— Я того Ковтуна, як наган получу, первого убью, — мрачно сказал Вареня'. — Ну, як же ж так, товарищ старший политрук, — продолжал он. — Прийихав я на заставу, а у самого думка: як мени найкраще служить, щоб до моей зироньки Юлдуз мэнэ отпускалы. Сам соби мечтаю: якогось погранка побачу, распытаю у його все чисто, як вин служе, так и сам буду. Дывлюсь: на застави никого нема. Хлопци уси сплять: хто з наряду, а хто у наряд. Засумовав я, зажурывся. А тоди бачу: Ковтун! Иване! О! — думаю, оце одна ридна душа е!» Соскочив з машины и до його. «Здорив!» — «Здорив!» — «Ну, як тут у вас?». — «А як у вас?». Побалакалы трохи, а тоди вин и каже: «Бачишь, дидок грядки поле? Ох и вредный дид! Перший кочахчи! Я, каже, на його другый рик з подо лба, та через плечо дывлюсь. Нам, каже, зараз треба кожну людыну як той боекомплект провирять. Ты у гражданьском, вин тэбэ не знае. Пиды до його и спытай, де граныця? А я подывлюсь, як вин отреагируе». Я пишов, та ще, дурень, по-ихнему спытав. Вин и отреагирував.