Кара-курт
Шрифт:
— Как вы себя чувствуете, товарищ Самохин? Как ваша рука? Не слишком ли рано вышли из госпиталя?
«Точно! Доложил-таки Байрамов», — подумал Самохин.
— Вполне нормально себя чувствую, товарищ бригадный комиссар.
— Приступили к исполнению служебных обязанностей?
— Так точно, приступил.
— Надеюсь, ваш преждевременный выход не связан с происшествием? Помнится, как-то вы говорили о мере доверия и мере ответственности.
— Отлично помню, товарищ бригадный комиссар, не знаю только, почему вы мне об этом напоминаете?
— Потому, дорогой Андрей Петрович (чувствовалось, что Ермолин раздражен до предела), что у вас на комендатуре комсомольцы — пусть даже вольнонаемные, но это не снимает с вас ответственности — совершают над собой изуверские религиозные обряды, а вы ничего об этом не знаете! И я вам, а не вы мне об этом докладываете!
Андрей не стал оправдываться, говорить, что если что-то и произошло с комсомольцами, совершающими над собой изуверские обряды, то — за время его отсутствия, когда он пребывал в госпитале.
— Разрешите, товарищ бригадный комиссар, — сказал он, — я обо всем узнаю и вам доложу!
— Уж потрудитесь, Андрей Петрович. Очень жаль, что именно сегодня у вас произошел этот безобразнейший случай, когда вы еще не здоровы, но это не чьи-нибудь, а ваши просчеты в воспитательной работе. Доверия вам было достаточно, приходится напоминать и об ответственности.
Комиссар положил трубку. Самохин, теряясь в догадках, пожал плечами: «Какие изуверские обряды? Кто совершал? Какие комсомольцы?» Капитан Ястребилов ничего ему об этом не сказал. Кайманов куда-то ушел. Андрей решил спросить у старшины Галиева, может быть, еще и потому, что хотел встретиться с ним после всей этой истории с Оразгельдыевым.
Старшину он нашел в помещении казармы резервной заставы, где Галиев проверял вещевые мешки и боевое снаряжение пограничников.
Едва увидев Самохина, он подал команду «Смирно!», подошел строевым шагом и доложил, что «производит поверку личного имущества». Самохин сказал «Вольно», поздоровался со старшиной.
— Разрешите спросить, товарищ старший политрук?
— Да, пожалуйста, — так же официально ответил Самохин.
— Как себя чувствуете, товарищ старший политрук?
— Вполне нормально. У меня к вам вопрос, старшина.
— Слушаю вас, товарищ старший политрук.
— Бригадный комиссар Ермолин сейчас мне загадки загадывал, — сказал Андрей. — У вас, говорит, чп. Комсомольцы над собой изуверские обряды совершают. Может быть, вы в курсе дела?
— Так точно, в курсе, товарищ старший политрук, — сказал Галиев и как-то странно посмотрел на Самохина. — Старший лейтенант Кайманов уже там, пошел разбираться.
— А в чем все-таки дело?
— Наш новый переводчик Вареня', товарищ старший политрук, по мусульманскому обряду женился. Все хотел по-своему повернуть, а тут его теща к стенке приперла, он и... — Галиев ребром ладони рассек воздух.
— Час от часу не легче. Где он сейчас?
— Да у своей Юлдуз.
Самохин задумался. Непонятно было одно: откуда все так быстро узнал комиссар Ермолин? Кто ему сообщил? Кто рассказал о Варене' Галиеву?
Андрей спросил об этом старшину.
— Жена Фаиза сказала, — ответил Галиев. — Приходила к ней старуха Сюргуль вроде бы за солью, говорит: по всем аулам о нашем Варене' молва пошла. Муллы, какие где остались, охрипли — так аллаха славят: неверный, мол, капыр, в истинную веру перешел, мусульманином стал.
— Да-а... — протянул Самохин. — Наделал дел...
— С Варене'й что сделаете? — поинтересовался Галиев.
— Наказать его следует. Но этим займутся сами комсомольцы. Надо только проверить, кто на случае с Варене'й политику строит, в теще ли все дело или есть кто посерьезнее?
— Но ведь, товарищ старший политрук, — словно испытывая Самохина, сказал Галиев, — Вареня' у нас вольнонаемный, мусульманство принял не по убеждению, а по принуждению. Может, с ним так жестко и не надо?
— А в комсомольской организации он тоже вольнонаемный? Устав не для него писан? По-вашему, он и католичество вправе принять, а там его и римским папой изберут?
Галиеву эта мысль понравилась.
— А что, товарищ старший политрук, — сказал он, — из нашего Варени' добрый римский папа выйдет. Зато все будут говорить: «На Даугане вырос».
— Вот именно. Честь и хвала замполиту и старшине, — закончил его мысль Самохин. — Скажите лучше, как этого мусульманина найти?
— Очень просто, товарищ старший политрук. Пойдете по улице, увидите с левой стороны побеленную мелом кибитку и такой же белый дувал. На дувале Вареня' украинских петухов намалевал. Живописец!
Раздумывая о возможных последствиях столь необычного шага новоявленного переводчика, Самохин медленно шел по улице, присматриваясь к дувалам. Новое местожительство Варени он заметил издали: на побеленном мелом глинобитном заборе по обе стороны калитки были действительно намалеваны украинские рушники с развеселыми красными петухами. Видимо, против такого добавления к внешнему виду своего жилья хозяева дома не возражали.
Андрей постучал в калитку. Открыла пожилая туркменка в национальной одежде — халате темно-красных тонов. Из-под халата видны доходившие до щиколоток такие же темно-красные узкие штаны, искусно расшитые узорами. На голове накидка, рот закрывает платок-яшмак, глаза смотрят пытливо.
— Салям, баджи, — поздоровался Андрей. — Здесь живет переводчик Вареня'?
— Кто? — спросила туркменка и, догадавшись, о ком идет речь, закивала головой, жестом приглашая Самохина войти. Еще с порога Андрей услышал в доме знакомый голос старшего лейтенанта Кайманова.
Самохин откинул занавеску и, по обычаю сняв в коридорчике сапоги, в одних носках вошел в комнату.
У двери, тоже в одних носках, стоял Яков, разговаривая с молодой красавицей туркменкой, как догадался Самохин, женой Варени' Юлдуз.