Кара-курт
Шрифт:
Все это очень походило на правду. Но зачем Имам-Ишану понадобилось переходить границу, да еще с оружием, прятаться у Мухтара, нести записку именно ему, заместителю коменданта Кайманову? Подойди к любому советскому офицеру в нашей закордонной комендатуре и расскажи о новой задуманной диверсии. Еще проще: мимо лавчонки Ашира нескончаемым потоком идут военные машины, и любой шофер может передать письмо. Да и охрана склада дремать не будет, особенно после уже случившегося поджога. Что-то с этим сообщением не так. Дело, видимо, вовсе не в складе.
—
— Ай, Усехон в одну богатую семью бегает, там грамоту знают. У них он и про склад услыхал, — с готовностью ответил Имам-Ишан.
— Ладно, кто-нибудь прочитает, — сказал Яков, — а теперь давай-ка, яш-улы Имам-Ишан, в комендатуру пойдем, напишем протокол, отдохнешь немного, будем решать, что с тобой делать.
Они вышли из дома. Хозяин; кибитки захватил с собой фонарь «летучую мышь», прикрутил огонек, закрыл полой халата обнесенное проволочной сеткой стекло. Но и этого притемненного света оказалось достаточно, чтобы Кайманов увидел руки закурившего во дворе Имам-Ишана. Мгновенная догадка осенила Якова: в руках нарушителя он увидел табакерку из высушенного кабачка, точно такую, как у Хейдара, оставленную для Ичана.
— Ай, забыл я дома свой табак, — сказал Яков, — разреши твой закурить.
Имам-Ишан передал ему кабачок. Кайманов поднес его к свету, словно бы для того, чтобы отсыпать себе на бумажку табак, перевернул вверх донной частью, увидел то, что и хотел увидеть: три маленькие дужки в виде полумесяца каждая, нацарапанные кончиком ножа на расстоянии сантиметра друг от друга. Отсыпав на газету табак, он заткнул кабачок пробкой, опустил его в карман, спокойно сказал:
— Ну вот, теперь пошли. Тебя, Мухтар, надо бы отдать под суд, но посмотрим, как ты дальше будешь себя вести. Если к тебе один Имам-Ишан с той стороны пришел, наверное, и другой такой же придет. У нас, понимаешь, много работы, каждый раз к тебе ходить некогда, так ты уж сам сообщай нам, если что, но только так, чтоб ни одна душа не знала... А наблюдать-то мы за тобой будем, это уж ты будь уверен...
— Ай, сагбол, ай, сагбол, Кара-Куш, — радостно забормотал Мухтар. Видимо, он не сомневался, что и его возьмут под стражу. — Все сделаю, как ты говоришь. Никто ни у нас, ни у них, — кивнул он в сторону Имам-Ишана, — и не догадается, что ко мне больше ходить нельзя...
— Ну, вот и ладно, что все понял, — сказал Яков. — Приятно, когда умный человек все понимает по доброй воле...
Мухтар, бормоча слова благодарности, проводил их до калитки, прощаясь, подал в знак доверия обе руки.
— Хош!
— Хош! Здоров будь! Не забывай о том, что я тебе сказал...
До комендатуры шагали молча. Во двор вошли скрытно. Оставив задержанного с конвоирами в комнате для допросов, Кайманов позвонил
— Думаю, что Имам-Ишан сказал правду, товарищ полковник. Хотя у нас там достаточная охрана, но все-таки могут попытаться еще раз, слишком лакомый кусок...
— Эк хватился, Яков Григорьевич, — загудел в трубке бас Артамонова. — Об этой задумке мне капитан Ястребилов еще вчера доложил. Прибежал в комендатуру к нему какой-то синеглазый мальчонка, все рассказал, даже фамилии назвал. Взяли их всех голубчиков тепленькими...
— Тогда я не понимаю, товарищ полковник, зачем понадобилось Имам-Ишану тащить через границу записку о своих подозрениях насчет Клычхана. Там бы на месте капитан Ястребилов и разобрался.
— Алиби, Яков Григорьевич, личное алиби. В случае, задержат зеленые фуражки, шел-де с важной новостью помочь советским властям. Продолжайте операцию. Учти, завтра будете докладывать, как дело идет, начальнику войск... Кстати, зайди в штаб, начфин тебя спрашивал...
Кайманов вошел в комнату для допросов, где дожидался его Имам-Ишан, вытащил из кармана меченый кабачок-табакерку, словно между прочим сказал:
— Махмуд-Кули послезавтра тоже будет здесь. Твой пароль я пока оставляю у себя. Потеряешь, будут у тебя большие неприятности...
От неожиданности Имам-Ишан открыл рот, да так и забыл его закрыть.
— Ай, б-и-и-и!.. Вох! — только и проронил он. Кайманов рассмеялся: Имам-Ишан смотрел на него с суеверным ужасом.
— Ай, Кара-Куш, ты, наверно, сам Молла Насреддин.
— Уж не думаешь ли ты, что я тоже из вашей компании?
— Нет, джан Кара-Куш. Но про Махмуда-Кули знают только два человека. Они сейчас далеко отсюда. Как ты узнал? Наверное, сам аллах тебе подсказал.
— Точно, аллах, — согласился Яков, — но ты мне сейчас тоже подскажешь, какую вещь несешь для Сюргуль. Я ведь тебя пока не обыскивал, думаю, сам отдашь.
Имам-Ишан секунду колебался, поняв, что Кайманову известно все, протянул небольшой, со спичечный коробок предмет, завернутый в чистую тряпицу. Это был молитвенник, богато отделанный серебром с чернью. На первой странице — автограф самого господина Фаратхана.
— Кто тебе дал эту вещь? — спросил Кайманов. Ишан-Кули замялся.
— Если я скажу, меня убьют, семью уничтожат, — выдавил он.
— Клычхан, сам знаешь, наш хороший друг, — возразил Яков. — Скажу ему, не будет тебя убивать.
—...Н-но!.. Ты сам сатана!.. — с ужасом глядя на Якова, воскликнул Имам-Ишан. — Ты читаешь мои мысли!..
— Джан Кара-Куш! — горячо воскликнул Имам-Ишан. — Я вижу, ты многое знаешь, но ты знаешь не все! Спаси мою семью, я скажу, кого надо остерегаться тебе самому. Тебя хотят убить. Ищут только удобный случай, чтобы не было рядом ваших геок-папак!..
Яков рассмеялся.
— Ну что ты так испугался, Имам-Ишан? — сказал он. — Живу я тихо, спокойно, никому не мешаю, что ты еще придумал?