Кара-курт
Шрифт:
Все это очень походило на правду. Но зачем Имам-Ишану понадобилось переходить границу, да еще с оружием, прятаться у Мухтара, нести записку именно ему, заместителю коменданта Кайманову? Подойди к любому советскому офицеру в нашей закордонной комендатуре и расскажи о новой задуманной диверсии. Еще проще: мимо лавчонки Ашира нескончаемым потоком идут военные машины, и любой шофер может передать письмо. Да и охрана склада дремать не будет, особенно после уже случившегося поджога. Что-то с этим сообщением не так. Дело, видимо, вовсе не в складе.
— Знаю, знаю Ашира, — сказал Кайманов. — Такой большой коммерсант. Яйца по копейке штука покупает, варит, продает три яйца две копейки. Навар себе оставляет... Только он, наверное, еще больше неграмотный, чем ты, где уж ему своего оглана Гуссейнхана научить.
— Ай, Усехон в одну богатую семью бегает, там грамоту знают. У них он и про склад услыхал, — с готовностью ответил Имам-Ишан.
— Ладно, кто-нибудь прочитает, — сказал Яков, — а теперь давай-ка, яш-улы Имам-Ишан, в комендатуру пойдем, напишем протокол, отдохнешь немного, будем решать, что с тобой делать.
Они вышли из дома. Хозяин; кибитки захватил с собой фонарь «летучую мышь», прикрутил огонек, закрыл полой халата обнесенное проволочной сеткой стекло. Но и этого притемненного света оказалось достаточно, чтобы Кайманов увидел руки закурившего во дворе Имам-Ишана. Мгновенная догадка осенила Якова: в руках нарушителя он увидел табакерку из высушенного кабачка, точно такую, как у Хейдара, оставленную для Ичана.
— Ай, забыл я дома свой табак, — сказал Яков, — разреши твой закурить.
Имам-Ишан передал ему кабачок. Кайманов поднес его к свету, словно бы для того, чтобы отсыпать себе на бумажку табак, перевернул вверх донной частью, увидел то, что и хотел увидеть: три маленькие дужки в виде полумесяца каждая, нацарапанные кончиком ножа на расстоянии сантиметра друг от друга. Отсыпав на газету табак, он заткнул кабачок пробкой, опустил его в карман, спокойно сказал:
— Ну вот, теперь пошли. Тебя, Мухтар, надо бы отдать под суд, но посмотрим, как ты дальше будешь себя вести. Если к тебе один Имам-Ишан с той стороны пришел, наверное, и другой такой же придет. У нас, понимаешь, много работы, каждый раз к тебе ходить некогда, так ты уж сам сообщай нам, если что, но только так, чтоб ни одна душа не знала... А наблюдать-то мы за тобой будем, это уж ты будь уверен...
— Ай, сагбол, ай, сагбол, Кара-Куш, — радостно забормотал Мухтар. Видимо, он не сомневался, что и его возьмут под стражу. — Все сделаю, как ты говоришь. Никто ни у нас, ни у них, — кивнул он в сторону Имам-Ишана, — и не догадается, что ко мне больше ходить нельзя...
— Ну, вот и ладно, что все понял, — сказал Яков. — Приятно, когда умный человек все понимает по доброй воле...
Мухтар, бормоча слова благодарности, проводил их до калитки, прощаясь, подал в знак доверия обе руки.
— Хош!
— Хош! Здоров будь! Не забывай о том, что я тебе сказал...
До комендатуры шагали молча. Во двор вошли скрытно. Оставив задержанного с конвоирами в комнате для допросов, Кайманов позвонил полковнику Артамонову, доложил о задержанном и разговоре с ним.
— Думаю, что Имам-Ишан сказал правду, товарищ полковник. Хотя у нас там достаточная охрана, но все-таки могут попытаться еще раз, слишком лакомый кусок...
— Эк хватился, Яков Григорьевич, — загудел в трубке бас Артамонова. — Об этой задумке мне капитан Ястребилов еще вчера доложил. Прибежал в комендатуру к нему какой-то синеглазый мальчонка, все рассказал, даже фамилии назвал. Взяли их всех голубчиков тепленькими...
— Тогда я не понимаю, товарищ полковник, зачем понадобилось Имам-Ишану тащить через границу записку о своих подозрениях насчет Клычхана. Там бы на месте капитан Ястребилов и разобрался.
— Алиби, Яков Григорьевич, личное алиби. В случае, задержат зеленые фуражки, шел-де с важной новостью помочь советским властям. Продолжайте операцию. Учти, завтра будете докладывать, как дело идет, начальнику войск... Кстати, зайди в штаб, начфин тебя спрашивал...
Кайманов вошел в комнату для допросов, где дожидался его Имам-Ишан, вытащил из кармана меченый кабачок-табакерку, словно между прочим сказал:
— Махмуд-Кули послезавтра тоже будет здесь. Твой пароль я пока оставляю у себя. Потеряешь, будут у тебя большие неприятности...
От неожиданности Имам-Ишан открыл рот, да так и забыл его закрыть.
— Ай, б-и-и-и!.. Вох! — только и проронил он. Кайманов рассмеялся: Имам-Ишан смотрел на него с суеверным ужасом.
— Ай, Кара-Куш, ты, наверно, сам Молла Насреддин.
— Уж не думаешь ли ты, что я тоже из вашей компании?
— Нет, джан Кара-Куш. Но про Махмуда-Кули знают только два человека. Они сейчас далеко отсюда. Как ты узнал? Наверное, сам аллах тебе подсказал.
— Точно, аллах, — согласился Яков, — но ты мне сейчас тоже подскажешь, какую вещь несешь для Сюргуль. Я ведь тебя пока не обыскивал, думаю, сам отдашь.
Имам-Ишан секунду колебался, поняв, что Кайманову известно все, протянул небольшой, со спичечный коробок предмет, завернутый в чистую тряпицу. Это был молитвенник, богато отделанный серебром с чернью. На первой странице — автограф самого господина Фаратхана.
— Кто тебе дал эту вещь? — спросил Кайманов. Ишан-Кули замялся.
— Если я скажу, меня убьют, семью уничтожат, — выдавил он.
— Клычхан, сам знаешь, наш хороший друг, — возразил Яков. — Скажу ему, не будет тебя убивать.
—...Н-но!.. Ты сам сатана!.. — с ужасом глядя на Якова, воскликнул Имам-Ишан. — Ты читаешь мои мысли!..
— Джан Кара-Куш! — горячо воскликнул Имам-Ишан. — Я вижу, ты многое знаешь, но ты знаешь не все! Спаси мою семью, я скажу, кого надо остерегаться тебе самому. Тебя хотят убить. Ищут только удобный случай, чтобы не было рядом ваших геок-папак!..
Яков рассмеялся.
— Ну что ты так испугался, Имам-Ишан? — сказал он. — Живу я тихо, спокойно, никому не мешаю, что ты еще придумал?