Кара-курт
Шрифт:
Дверь кибитки закрылась. Имам-Ишан в сопровождении Кайманова и Галиева вернулся в комендатуру.
На рассвете Яков с самым веселым видом вышел из ворот, направился к мелеку Сюргуль. Хозяйку он увидел в огороде, отметив про себя, что настроение у нее отличное, вид весьма довольный. Она даже что-то напевала себе под нос дребезжащим, старческим голосом.
— Салям, баджи! Коп-коп салям тебе, сестра милая! Как себя чувствуешь? Хорошо ли спала?
— Ай, Ёшка, так хорошо спала! Давно так не спала! — ответила Сюргуль.
— Вот и отлично! — радостно отозвался Яков. — А я пришел передать тебе
От Якова не ускользнуло крайнее удивление, мелькнувшее в глазах Сюргуль. В следующую минуту она отвела взгляд, ответила с достоинством:
— Ай, Ёшка, для тебя я всегда сделаю, что надо!
— Очень немного надо, — тут же сказал Яков. — Но я тебя прошу еще нам помочь.
Сюргуль настороженно молчала, выжидая, что он имеет в виду.
— Пойдем к нам в комендатуру, — сказал Яков, — посмотришь, того ли мы воровского человека поймали? Понимаешь, смотрим по следам, а он к мелеку Чары-Мурада подошел и опять к гулили подался. Испугался чего-то. Ну, мы его там и поймали.
— Пожалуйста! Давай пойдем! Будем смотреть! — отряхивая землю с ладоней, безразличным тоном сказала Сюргуль. Видно было, что предложение Якова немало ее озадачило.
В комнате следователя комендатуры сидел невзрачного вида человек, по-видимому, терьякеш из терьякешей — немытый и нечесаный, в засаленном халате, такой же грязной, потерявшей первоначальный цвет тюбетейке.
— Этот воровской человек дружил с врагом твоего мужа Джамалом? — спросил Яков.
Сюргуль всего несколько секунд напряженно всматривалась в незнакомца, затем охотно согласилась:
— Этот, лечельник. Этот. Он с врагом моего мужа дружил.
Задержанный, желтый лицом, весь в морщинах, вялый и безучастный ко всему терьякеш, молча посмотрел на Сюргуль, широко открыл глаза и, видимо, хотел что-то сказать, но передумал, снова прикрыл веки.
Яков вместе с Сюргуль вышел из комнаты.
— Ай, джанам Сюргуль, — сказал он проникновенно, — что хочешь проси в награду. Очень ты нам помогла этого опасного нарушителя поймать! Дежурный, — крикнул он. И когда появился дежурный Остапчук, приказал: — Там я велел продукты отнести нашей дорогой Сюргуль. Проверь лично, чтобы все было, и чтоб не одну, а две пачки зеленого чаю положили.
— Ай, Ёшка, не надо мне никакой награды. Я ведь не за награду тебе про воровского человека сообщила, — несколько смущенно сказала Сюргуль.
Сказала и призадумалась...
Переполненный людьми город как будто специально отвел текинский базар, для того чтобы там собиралось одновременно все его население. Огромная толпа, мелькающая в толпе военная форма, инвалиды в тени лотков, рыночных павильонов... Инвалиды на костылях и без костылей, многие в бинтах, зачастую несвежих.
Все что-то кричат, предлагают старые вещи. Над базаром стоит несмолкаемый гомон.
Тут и там попадаются двухколесные тележки, проезжают арбы, пылят машины, пробираются через непрерывно движущуюся волнующуюся толпу важные всадники верхом на ишаках.
Кайманов в форме железнодорожника с клеенчатой сумкой в руке, старшина Галиев, запыленный и прокопченный,
Спустя часа полтора, когда они уже несколько раз обошли базар, так ничего не добившись, Али-ага запросил пощады:
— Я уже не могу, Ёшка, так много ходить: наверное, старый стал. Сяду, пожалуй, немножко в тень, может, увижу, где Махмуда-Кули, скажу тебе. А ты иди к охотникам, там посиди. Наверно, тебя с твоим ростом и левой рукой без пальца человек десять уже засекли, вот и не выходит Махмуд-Кули.
Ничего другого не оставалось, как согласиться со стариком, но они еще некоторое время бродили по базару, битком забитому народом. День шел на убыль, а сотни людей, что-то продающих, что-то покупающих, по-прежнему сновали во всех направлениях. Разноголосый крик и шум, гомон на всех языках и всюду — пустые рукава, брючины, заткнутые под поясной солдатский ремень, костыли, палки, головы, обмотанные бинтами, руки на перевязи. Война и здесь смешала все, изувечила тела, изломала судьбы.
Махмуда-Кули нигде не было. Яков в своей железнодорожной форме изнывал от жары. Сильно хотелось пить, но он терпел и только посасывал время от времени кусочек каменной соли, чтобы не так уставать. У любого курда или туркмена обязательно есть в специальном мешочке каменная соль, чаще всего от употребления принимающая форму шарика или яйца. Соль задерживает влагу в организме, испарение не ослабляет человека. Яков никогда во время жары не пил воду стаканами, поэтому обычно на самом солнцепеке чувствовал себя сносно, но сейчас самочувствие у него от неудачи было самое скверное. Он зашел в заднюю комнату «Общества охотников», членом которого состоял, там переоделся в пограничную форму, направился в штаб управления войск доложить полковнику о постигшей их неудаче, заодно выяснить, зачем вызывал его к себе начфин.
Полковник тоже был в штабе, ждал его в одной из комнат. Между ними произошел весьма неожиданный для Якова разговор.
Выслушав доклад Якова о безрезультатности поисков Махмуда-Кули, Аким Спиридонович подвел его к окну, присел немного и заглянул в рот.
— А ну-ка, покажи зубы, — сказал он.
— Да что вы, товарищ полковник, зубной врач, что ли?
— Ты сначала показывай зубы, а потом уже мне их заговаривай.
Обозленный неудачей на текинском базаре, Яков вспылил:
— Простите, товарищ полковник, но мне сейчас не до шуток.
— Никто с тобой не шутит. Показывай золотую коронку...
— Какую золотую коронку?
— Золотую коронку на зубе или золотой зуб.
— В жизни у меня не было золотых коронок!
— А краги носил?
— Терпеть их не могу. Хожу по форме, в сапогах. Что вы мне какие-то странные вопросы задаете?
— Где был вчера вечером от девятнадцати ноль-ноль до двадцати одного?
— Проверял наряды на заставе Большие Громки. Это зафиксировано в пограничном журнале.
— Вот и хорошо, что зафиксировано! Гора с плеч. А я уж думал, чем черт не шутит? Ишь, сволочи, что делают! На честного человека такой поклеп. Скажи начальнику заставы, пусть сделает выписку из журнала и мне пришлет.