Кара-курт
Шрифт:
— Не смейся, Кара-Куш! Я тебе все точно сказал. Клычхан одного своего человека заставлял убить тебя. Тот струсил, даже в Кара-Кумы убегал, Клычхан его наказал, заставляет снова. Ты и высокий начальник Андрей-ага им поперек горла. Вы оба очень мешаете, но оба, как я понял, в чем-то помогать должны...
— Ну, ты что-то тут лишнее наплел, — спокойно сказал Яков. — Какая там еще от нас помощь Клычхану? Давай-ка лучше скажи, где Фаратхан прячет Хейдара? Как его найти? Много ли успел он нам своими выступлениями навредить?
— Не знаю, где он его прячет, но знаю точно: во всех
— Ладно, разберемся. Ты не сказал еще, кто шеф у Махмуда-Кули. Как у вас организована переправа?
— Я не знаю, какой-такой у Махмуда-Кули шеф. Он дает «пассажирам» меченые табакерки, «пассажиры» несут табакерки с собой, пока мы не проводим их на ту сторону. Там они нам их отдают, мы передаем Махмуду-Кули. Вернется к нему табакерка, он знает: все в порядке, товар доставлен в целости... Так было в прошлый и позапрошлый раз.
— Значит, по крайней мере, двух человек вы уже переправили? — спросил Яков. — Кто это был?
— Откуда я знаю, Ёшка? Ночь темная, человек в накидке — ничего не видно. Нам приказано вести, мы ведем. Не поведешь — самого убьют, семью вырежут. Джан горбан, я тебе все рассказал, — взмолился Имам-Ишан. — Защити мою семью! Узнает Клычхан, пошлет своих людей.
— Когда ты ходил через гулили в последний раз?
— В прошлое новолуние. Такой ветер в горах был, едва прошли...
Яков быстро прикинул: «эпроновец», немало беспокоивший командование, появился позже этого новолуния. С тем ли он сюда прибыл, чтобы уйти за кордон? Зачем? С бандой Аббаса-Кули не вышло, значит, нужны новые, такие, как у Клычхана, банды более крупного масштаба по ту сторону рубежа? А по существу — не банды, а восстание племени?
— Ловко у тебя получается, Имам-Ишан, — сказал Яков. — Значит, если хорошо перешел границу, отдаешь свой кабачок — пароль, получаешь задание, снова идешь проводником. А поймают пограничники, на всякий случай письмо Гуссейнхана захватил. Так, что ли? Вроде бы ты и друг советских пограничников, пришел предупредить, — и враг. И нашим и вашим служишь?
— Такое время, Кара-Куш, — сознался Имам-Ишан. — Верно: и нашим и вашим. Жизнь заставляет! Теперь горы на нас с двух сторон давят — деваться некуда. И проводником пойдешь, и записку в советскую комендатуру понесешь.
— Что ж другие-то не ходят? Тебя послушать, так у вас и правда, как говорит наш новый мусульманин Курбан-Вареня', что ни человек, то проводник или контрабандист.
Имам-Ишан прищелкнул языком, одобрительно сказал:
— Курбан-Вареня' — якши человек! Наш человек! Жена у него красавица, по всей гулили уже знают, что он в правильную веру перешел...
— Ладно, Имам-Ишан, давай ближе к делу, — сказал Яков. — Сегодня ты много километров прошел, наверное, устал. Завтра поедем в Ашхабад на текинский базар искать твоего Махмуда-Кули. Я думаю, ты не откажешься нам его показать?
Имам-Ишан побледнел.
— Горбан Кара-Куш! — воскликнул он. — Не бери меня на текинский базар. Один раз я там появлюсь вместе с тобой, больше мне не жить. Что хочешь делай, не бери меня
— Пойдешь так, как будто никто тебя не задерживал. Рядом с тобой никого не будет, но ни один свой шаг не спрячешь от нас. Передашь Махмуду-Кули кабачок, спросишь, когда работа. Если даст знать, чтобы ты к нему не подходил, покажешь мне его.
— А как ты будешь одет, джан горбан? Неужели в военном пойдешь?
— Какой дурак ходит в военном на текинский базар? — вопросом на вопрос ответил Яков. — О текинском базаре договориться успеем. Надо сейчас о Фаратхане говорить. Что он приказал тебе сделать, когда ты через гулили перейдешь?
— Он приказал мне передать Сюргуль-ханум этот родник бальзама истинно-правоверной души, — сказал Имам-Ишан, приложив руку к груди, где был спрятан молитвенник, завернутый в тряпицу.
— А еще приказал, — добавил Яков, — вместе с Сюргуль переправить через гулили и проводить к Фаратхану очень важного господина. За это обещал тебе большую награду, а если не сделаешь, будет тебе кутарды...
Имам-Ишан опустил седеющую голову.
— Значит, я совсем пропал, — сказал он.
— И вовсе ты не пропал, — возразил Яков. — Важного господина ты сдашь Фаратхану, получишь свой бакшиш, и, только когда уйдешь, мы этого «пассажира» и возьмем. Ты ведь, наверное, еще не раз захочешь нам помочь? А, Имам-Ишан? Зачем же тебе пропадать?
Тот вскинул голову, пытливо посмотрел на Якова:
— Верно говоришь?
— Сам понимаешь, не шутки шутим.
— Что мне теперь делать?
— То, что приказал господин Фаратхан. Только ты теперь будешь все это делать еще лучше: для себя и для своих детей, чтобы их отец домой вернулся.
— Ия должен делать все точно так, как сказал мне господин Фаратхан? — боясь верить тому, что слышит, спросил Имам-Ишан.
— Конечно. Все в точности исполнишь до самого конца, чтобы и наша дорогая Сюргуль, и твой «пассажир» чувствовали себя в надежных руках.
— Ну, тогда, значит, якши, джан Кара-Куш! — сразу повеселев, воскликнул Имам-Ишан. — Ай, как приятно с умным человеком поговорить! Все равно что из родника попить в летний зной!
— Приходи почаще к нашему роднику, будем тебя без очереди пускать, — в тон ему ответил Кайманов. — Ладно. Разговоров было достаточно. Пора дело делать. Давай, неси молитвенник господина Фаратхана нашей дорогой Сюргуль. Надо и ее пожалеть. Она ведь тоже беспокоится, ждет...
На счастье Якова, ночи стали уже по-осеннему темные. Имам-Ишан подошел к дому Сюргуль, едва слышно постучал. Дверь тут же приоткрылась, показалась на миг сухая старческая рука, взяла завернутый в тряпицу молитвенник, снова скрылась.
Имам-Ишан сказал всего несколько слов. Яков все их расслышал и запомнил. Были назначены встреча и новый условный сигнал, по которому Имам-Ишан узнает, что важный господин назначил день перехода, место встречи с проводниками.
Что говорить, информация у Фаратхана была поставлена на славу. То ли песнями на огородных работах по обе стороны пограничной реки, то ли еще какими другими средствами, но все, что требовалось и кому требовалось сообщить, передавалось точно и в срок.