Карафуто
Шрифт:
Как же могло случиться, что юноша вместо границы вышел к морю?
Это вышло вполне случайно, это была ошибка. Размышляя над этим, Володя понял, что сам во всем виноват. Он сбился с правильного пути. После встречи с аинцем он был убежден, что до границы рукой подать. Это, в самом деле, было так, но Володя перестал проверять правильность выбранного направления. Он просто шел вперед и вперед, не замечая, что, вместо севера, давно уже идет на восток.
Володя молча стоял на берегу. Перед ним бурлило неприветливое море, а вокруг простиралась пустынная равнина, покрытая вечерней
Тоска медленно сжала сердце. На этом берегу можно было по-настоящему понять, что такое одиночество.
Ветер крепчал. Удары бурунов так часто следовали один за другим, что звук их ударов сливался в один протяжный звук.
И вот где-то далеко в море, может, за тысячу мыль, неожиданно выплыл из тьмы огонь. Он был оранжевый и холодный. Прошло несколько минут, пока Володя понял, что это восходит месяц. Огромный медно-красный жернов выкатился из морской бездны. Дрожащая оранжево-золотая дорога осветила неистовые пенистые буруны, но по бокам этой широкой месячной полосы море теперь казалось еще более черным.
Звук человеческого голоса прозвучал бы в этой пустыне, как музыка. Но такой голос мог принадлежать также и врагу, и Володя подумал, что пусть лучше будут тоска и одиночество, чем снова оказаться в плену.
Мелькнула мысль, что берег дает значительно больше шансов на скорое возвращение на родину, чем тайга. Ведь в море может появиться пароход, и этот пароход может быть советским, и он заметит сигналы с берега, подающие одиноким юношей…
С новой силой вспыхнуло страстное желание скорое ступить на родную землю. Но вместе с тем Володя понимал, что все это только мечты, так как здесь, на японском берегу, его скорое может заметить японский пограничник, чем советский пароход, который пройдет далеко в море, и над горизонтом только обозначится дым с его труб.
Выбрав сухое место, изнуренный юноша заснул, ему приснилась Инга.
Милая Инга! Володя держал ее загорелую руку и смотрел девушке в глаза. Она сказала, это так ясно слышал Володя:
— Я все думаю о тебе и жду тебя, хороший мой.
Именно так и сказала. И уже уходя, издали крикнула:
— Мы с тобой будем играть снова, как когда-то. Помнишь?
Ну, конечно же — он все помнит, все до мельчайших подробностей. В особенности один день… Жаркий солнечный день… они вдвоем сидели за пианино и играли в четыре руки «Танец Анитры» и «В пещере гномов» Грига. Они сидели у раскрытого окна, и ароматный ветерок шевелил занавеску. Пальцы Инги — тонкие и длинные музыкальные пальцы — легко и быстро бегали по клавишам, как босые ноги Анитры.
Потом Инга заиграла «Блестящее рондо» Вебера. Володя видел, как дрожали золотые волосинки у ее уха. Он наклонялся все ближе, ближе к ее щеке. Вдруг Инга перестала играть и кинула взгляд на Володю. Ее зрачки, круглые, большие, казалось, застыли. Они молча смотрели друг другу в глаза. И вдруг Инга неожиданно поцеловала его в лоб, порывисто отвернулась
— Ей-хо-о!
Володя вздрогнул и проснулся. К нему приближался осадистый толстый японец. Было уже утро.
— Ей-хо-о!
Совсем недалеко, на берегу, стояли люди. Ладонями они заслонялись от солнца и пристально смотрели на Володю.
А толстый японец был уже в пяти шагах.
— Ей-хо! — снова воскликнул он. — Пора вставать!
Володя не знал, что ему делать. Убегать поздно. Да и надо ли убегать? В трех десятках шагов у берега качалась большая шхуна. Ослепляюще блестело стекло на капитанской рубке.
И вмиг юноша представил себе такую картину. Шхуна зашла далеко в море по рыбу. Мимо проходит советский пароход. Володи ясно видит палубе, матросов, веселые лица пассажиров. «Спасите! — кричит Володя. — Я сын геолога Дорошука!» Капитан приказывает спустить шлюпку. Шлюпка прыгает по волнам, и вот она уже совсем подошла к шхуне. Володя бросается в воду и плывет, его подхватывают руки советских моряков…
Юноша закрыл глаза, но когда снова глянул на мир, увидел перед собой того же толстого японца в трусах и в оранжевой майке с белыми полосами.
— Что делаешь? — спрашивает он и щупает Володины мышцы на груди и на руках.
— Ищу работу, — хрипит Володя. — Я иду с лесоразработок…
Японец еще раз больно щупает его мышцы и делает знак следовать за ним.
От шхуны и от рыбаков в трусах и в майках с иероглифами рыболовецкой фирмы на спинах, разит тяжело и неприятно. «Запах сырой рыбы, — догадывается Володя, — и водорослей, гнилых водорослей».
Толстый японец подвел Володю к стройному худому мужчине с биноклем на груди.
— Он ищет работу, капитан.
Капитан вынул записную книжку и долго что-то записывал. Толстый японец ждал.
— Он ищет работу, — сказал вдруг капитан, пряча книжку в нагрудный карман легкого френча. — Если он пригодный, возьмите его, Торадзо.
Толстый японец повел Володю на корму. Деревянная палуба была скользкой от рыбьей чешуи.
— Меня зовут Торадзо, — сказал японец, — а теперь возьми этот канат и завяжи на этом крюке.
Володя быстро и правильно завязал требуемый узел. Наука рулевого Хотти с «Сибиряка» не прошла даром. Торадзо удовлетворенно кивнул головой, когда Володя умело завязал также и шкотный узел, и канатный «крендель», что у моряков называется «штык с шлагом». Можно было думать, что после этого испытания Торадзо назначит Володю боцманом или по крайней мере матросом. Но толстый японец сказал:
— Будешь чистить рыбу.
Торадзо позвал рыбака и велел нему показать Володе его обязанности.
Юноша развернулся, чтобы уйти. Но в этот миг тяжелый удар по голове свалил его с ног. Володя покатился по палубе, чувствуя, как глаза застилает тьма. Через несколько минут он очнулся и встал на ноги. Дрожали колена, губы пересохли. Торадзо встретил его смехом. Володя понял, что японец по-предательски ударил его сзади.
— Сволочь! — вскричал юноша и бросился на Торадзо. Тот выставил вперед левую ногу, чуть нагнулся и, как тараном, ударил Володю головой в живот. С глухим стоном юноша снова упал на палубу.