Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница
Шрифт:
Незаметно для глаза вода в Карагаче спадала, нос приткнутой к берегу лодки за ночь оказался на суше, и следовало спешить, хотя оставалась надежда, что заломы еще стоят на подпоре и держат достаточно высокий уровень. Пробиться сквозь Коренную Сору оказалось еще труднее: до чистой воды шли в основном на шестах и веслах, только изредка включая мотор. Пока толкались через джунгли, солнце поднялось в зенит, а до Красной Прорвы было часа три хода – это если срезать крупные меандры. Гохман мотор жалел, шел на средних оборотах по основному руслу, но уже на редане. Река лишь дважды подходила к материковым берегам с высокими песчаными ярами, и оба раза участковый медленно проезжал вдоль круч, как вдоль контрольно-следовой полосы, чтобы посмотреть свежие следы причаливания. Но похоже, Галицын слишком спешил, чтобы распивать чаи
Возвышающийся берег урочища Красная Прорва можно было увидеть только с большой воды, и добираться до него следовало через залитую болотистую пойму цепочкой мелких озер, соединенных замысловатыми протоками. Полковник должен был найти среди разливов вытекающий из ближнего озера исток, поставить возле него приметную вешку, чтоб потом отыскать ее в межень и подниматься дальше. Вешку Рассохини не обнаружил, зато в глаза бросились свежие порубы ивняка, нависшего над истоком. Скуратенко очень хорошо знал Карагач, ибо отыскать в однообразном прибрежном кустарнике узкий проход мог человек, не раз тут бывавший. Гохман осторожно въехал в исток и прибавил оборотов: затопленные берега проток и ленточных озер оказались густо заросшим высоким болотным кедром и пихтачом, в узких местах кроны которого смыкались, образуя сумрачные гроты. Кержаки умели выбирать потаенные места для своих поселений и скрытные подходы к ним, вот только не учли аэроплан…
Участковый еще издалека точно определил место, где причаливалась лодка Скуратенко, и подогнал свою туда же.
– Прибыли, – устало заключил он и зачем-то перетянул на грудь всю дорогу болтавшийся за спиной автомат. – Пойдем хоть ноги разомнем.
На Красной Прорве было когда-то монастырское поселение, то есть сюда уходили доживать свои годы престарелые старообрядцы, принимая на себя нечто вроде схимы. При них обычно жили один-два молодых, но с каким-нибудь физическим изъяном кержака, не нашедших себе пары или не могущих жениться, которые выполняли всю тяжелую работу. По архивным данным штаб-ротмистра Сорокина, найденным в Омске, здесь постоянно проживало до трех десятков мужчин и женщин преклонного возраста, это не считая тех, кто приходил сюда на лечение: многие старики и старухи вполне успешно занимались врачеванием. Рассохин читал в деле записку томского благочинного, который жаловался, что староверы из некоего монастыря на Красной Прорве распускают слухи о чудесном излечении всех, кто к ним приходит, и сей ересью смущают православное население, вводят в заблуждение и наносят вред церкви. А сами, де-мол, обезумели, прячась по лесам, творят непотребную бесовщину, якобы изгоняя из хворых нечистую силу, и подлежат строгому наказанию.
Вероятно, жандармы впервые слышали об этом монастыре, поэтому долго вели розыск, где находится Красная Прорва, и когда отыскали, то под видом болящего, но с реальной язвой желудка, послали своего филера. Тот вернулся через полгода совершенно здоровым и отписался, что кержаки и в самом деле пользуют страждущих какими-то своим снадобьями, но при этом вынуждают жить по их уставу: спать всего три часа на голых досках или еще хуже – подстелив осоку под голое тело, а все остальное время трудиться – так они называли молитвы, ловить рыбу, ухаживать за пчелами или работать на огороде. Что касается бесовства и ложного чудотворства, то их проявления имеются: например, филер сам видел в монастыре мирскую восьмилетнюю девочку, которую привели откуда-то с Оби. В паровой молотилке ей оторвало четыре пальца на левой руке, и вот теперь их отращивают: каждый день руку, слой за слоем, намазывают сначала кедровой живицей, потом какой-то особой глиной, замешанной на крови животных, пока искалеченная кисть не превратится в колотушку. Девочка по многу часов стоит перед деревом и крестится этой рукой, читая шепотком молитвы, коим научили ее кержачки, а на утро глину размачивают, снимают, и все повторяется, если охотники подстрелили птицу и есть свежая кровь. И пальчики отрастают – из культи вышло по две фаланги каждого. Это как раз и есть явная бесовщина, поскольку от одних лишь живицы и глины с кровью ничто отрасти не может. А убогий кержак, живущий при монастыре, хвастал, что старцы и старицы способны отрастить любую часть тела, и случалось, даже усопших воскрешали, когда была на то Господня воля…
По сведениям того же филера, на Красной Прорве стояло два келейных
Сейчас же, едва поднявшись на увал, он сразу ощутил их полную, осязаемую реальность: на краю монастырского поселения был стационарный стан – со столом и лавками, с тентом из армированной пленки, с двумя подопрелыми квадратами подстилки под палатки, а вся поляна оказалась перекопанной длинными траншейными рассечками и отдельными ямами. Причем давно, скорее, прошлым летом…
И кто это сделал, догадаться было нетрудно: здесь, как и на Коренной Соре, стоял аншлаг «ООО Кедры Рода».
Но глаз выхватил зрелище, заставившее оцепенеть самого выдержанного и хладнокровного – на толстой, в три обхвата сосне возле кострища был распят человек! И надо было вглядеться, дабы понять, что это всего лишь чучело, имитация распятия: камуфляжная куртка Галицына, пятнистые брюки, резиновые сапоги и даже утепленная красная бейсболка – все было приколочено к дереву гвоздями.
Участковый однако же поглядел на это невозмутимо, присел на корточки возле свежего кострища и снял милицейскую фуражку. По остаткам волос на его арийском черепе сбегал пот.
И только тогда Рассохин оторвал взгляд, потряс головой и увидел среди черного угля и золы останки обгоревшего и успевшего поржаветь металлодетектора.
В это время где-то в глубине бора послышался треск и приглушенный звериный рев.
9
Весь остаток ночи Стас греб вниз по течению, хотя тяжелый неповоротливый «Прогресс» плохо повиновался веслам и почти не прибавлял скорости хода. Уже на заре Рассохин увидел наконец надстройку драги, буксир, палатки и вертолет «Ми-8», стоящий поодаль на площадке вскрытого участка. Показалось, на стане приискателей нет ни души, но едва он причалил к берегу, как из кустов появился автоматчик в гражданском: должно быть, на прииске уже выставили охрану или это был телохранитель начальства.
– Я геолог Рассохин, – не дожидаясь вопросов, сказал Стас. – Играй тревогу, у нас человека похитили.
Автоматчик не внял.
– Выходи из лодки, – приказал негромко. – Оружие есть?
– Да пошел ты!.. – внезапно для себя заорал Рассохин. – Оглох, что ли?! Говорю, человека похитили! Где Гузь?
Охранник слегка оторопел, но автомата не убрал. Стас выскочил на берег и направился к палаткам, но страж перекрыл дорогу.
– Стой! Куда?
– Мне нужен начальник партии Гузь! – рявкнул Рассохин. – Где? Или начальник прииска!
– Там руководство! – громким шепотом проговорил охранник. – Не кричи, разбудишь…
– Слушай ты, хрен с горы! Поднимай свое руководство! Погорельцы человека похитили, женщину! Нужен вертолет!
Стражник наконец-то справился с замешательством, опять наставил автомат.
– Быстро отсюда! Бегом! Запретная зона! Посторонним вход воспрещен!
– Я тебе сейчас покажу посторонним! – Рассохин пошел в атаку, но в это время на палубе буксира возник Гузь.
– Рассоха? Ты что там орешь?
– Женю погорельцы увезли! – Он побежал к буксиру. – Надо поднимать вертолет!
– Какого Женю?..
– Женю Семенову, практикантку! Пока я тут шлиховал!..
– Тихо, не кричи! – Гузь сбежал по трапу на берег. – Кто? Куда увезли?
– Кержаки, погорельцы! Двое, пришли на обласах…
– Да перестань, что несешь? Какие погорельцы?..
– Те самые, что похитили Притворову на Сухозаломском!
Гусь наконец-то услышал его.
– Ты видел? Сам видел?
– Как увозили – не видел. Я здесь с лотком торчал!