Карагач. Запах цветущего кедра
Шрифт:
– Или не глянется товар? – поторопил леший.
– Понраву-то понраву… – медленно и натруженно выдавил молодец. – Да осрамилась…
– А кто позрел-то? – ухмыльнулся леший. – Никого нету!
– Я и позрел…
– Дак тебе позволительно! И старики велели нагую взять!
– Ежели так токо… – скромный детина откашлял хрипотцу. – Ишь, растелешилась…
– Загорала она, на солнышке! У них, как у соболей зведено: чем шкурка черней, тем дороже!
– Это у соболей. – все еще тянул богообразный великан с потупленным взором. – А девице след быть с одним
– Да где же взять ныне с одним? Они пятнисты от рождения! Какая уж досталась по жребию.
– Сомнения есть…
Ты жениться хочешь? Твое слово?
– Хочу…
– Ну и добро! – заключил его веселый спутник. – Проведешь сквозь чистилище, отбелишь шкурку-то, вот и будет тебе жена!
– Разве сквозь чистилище. – неуверенно согласился «жених».
– Собирайся-ка, девица, взамуж!
Мало того, что стояли они и перепирались, будто Жени рядом не было, леший так еще выглянул из-за ее спины и рассмеялся в лицо!
– Уж не за тебя ли замуж? – надменно усмехнулась она.
Затылок ознобило: от лешего исходил некий неясный, однако прилипчивый страх, смешанный с омерзением.
– Дак я женатый. – серьезно ответил тот. – За Прокошу пойдешь.
Она еще хорохорилась, но чувствовала, как уходит наигранный циничный задор.
– За этого, что ли? – кивнула на детину.
– За него, ласточка, за него. Суженый твой…
А этот суженный приблизился еще на шаг и внезапно встал на колени и поклонился ей до земли – ничего подобного она не видела, не ожидала и на мгновение оторопела.
– Что это он делает? – спросила сама у себя.
– За себя зовет, взамуж. – однако же объяснил спутник.
– Почему молчит? Пусть сам скажет! А я подумаю…
– По обычаю я речи веду. – леший все еще вертелся сзади, и от этого холодило спину. – Я сват при нем. Он и так седни много говорит! Даже про горностая вспомнил!
– Так вы меня сватаете? – Женя засмеялась и сама услышала предательский звон в голосе, возникающий от слабеющей воли. Кажется, еще минута, и способность к сопротивлению переломится, как лучина.
И мгновением позже вдруг поняла его природу: еще недавно тонкий и едва уловимый запах цветущего кедра, наносимый ветерком, незаметно усилился и теперь реял повсюду. Еще этот черноглазый ведьмак маячил за спиной совсем близко, заглядывал в лицо, гипнотизировал:
– Дак уж высватали! Дело-то сделано, соглашайся по добру. Позри, экий тебе жених достался! Да за таким в пору и своими ножками…
Женя вскочила, резко обернулась и чуть не попала к лешему в объятья. Инстинктивно отшатнувшись, она опрокинула крышку лодочного багажника на столе, книги посыпались наземь.
– Вы кто такие?! – почти бессильно выкрикнула, ощущая вдруг неуместную сонливую вялость мысли.
Леший сверкнул черным глазом, бережно поднял книги, сдул соринки..
– Погорельцами назовут – не верь. Мы огнепального толка люди, слыхала, поди… Собирайся, да пойдем с нами.
Гул лодочного мотора то пропадал, то возникал вновь, и доносился лязг ковшей драги…
– Никуда я не пойду!
– Коли так, ведь силком унесем! – весело и не опасно пригрозил тот.
Молчаливый жених как по команде встал рядом, перекрыв путь к отступлению – вырваться на волю мешали вкопанные в землю, стол и лавка.
– Попробуйте!
Женя вскочила на лавку и оказалась вровень с саженным суженым, почти лицом к лицу. Если бы он сделал движение, чтобы схватить, или глянул дерзко, как хищник на добычу, то она в тот же миг прыгнула через стол и понеслась в сторону прииска. Однако он обескуражил тем, что смотрел с какой-то тлеющей мужской печалью влюбленного и ранимого человека. У этого молчуна глаза были настолько выразительными, что читалось всякое движение его души. А еще показалось, от его волос, лица и бороды исходит ошеломительный и завораживающий запах цветущего кедра! И это неожиданным образом очаровало ее, лишало сопротивления и неизвестно, что случилось бы, продлись еще это чувство – возможно, и впрямь сама бы пошла за ним с покорностью смиренной овцы, однако все испортил леший. Воспользовавшись замешательством, он схватил ее сзади, поперек туловища, прижал, захохотал и потащил в лес.
– Одна отрада свату – отроковицу потискать да пошшикотать!…
Руки у него были цепкие и сильные, как у обезьяны, и вонял он тошнотворным, мускусным запахом псины. Вывернуться Жене не удалось, и бить неудобно, физиономии не достать. И тогда она изогнулась, по-кошачьи, с шипением, вцепилась сразу в бороду и волосья. Намотала на кулаки – треск пошел, будто траву рвут! Веселый сват замычал, заскулил и разомкнул свои лапы. Но Женя не отцеплялась, обвиснув, тащилась за ним, пока не оторвалась вместе с пегими клочьями в руках.
– Ну, полно!…
– Я тебе все патлы выдерну! – раззадорившись на миг, пригрозила она. – Чего хватаешь?!
Леший веселости своей ничуть не потерял.
– Эка норовиста! – изумленно проговорил он, оправляя бороду. – От уж добра тебе невеста досталась! Не зря два лета ждал. Вот и сам бери, Прокопий!
Тот приблизился вплотную, но не делал попыток взять ее – взирал как-то спокойно, неотвратимо, чаровал своими тоскующими влюбленными очами и эфиром. Не смотря на это, Женя отступила, наткнулась на кострище и заготовленные Стасом, дрова. Поленья были березовые, тяжелые, попади одно в голову – с ног свалит, однако жених шел открыто, как-то незаметно уворачивался, и кажется, однажды даже улыбнулся, когда дровина зацепила его золотую бороду.
Еще заметила, он любовался ею!
Потом она попятилась к палатке, как к последнему укрытию, и тут зацепившись за растяжку, упала. И вскочить уже не успела, ибо этот молчаливый жених склонился, легко поднял ее, скрутил, спеленал своими руками, да так крепко прижал к себе, что нельзя было пошевелиться.
И теперь уже убедилась окончательно: его волосы были намазаны неким маслом, источающим манящий, притягательный эфирный аромат.
А ей показалось, так пахнет цветущий кедр…
– Отпусти. – неуверенно потребовала она. – Задушишь…