Каракалпак - Намэ
Шрифт:
— Ах, как вкусно. В жизни такого не едал! Насытился, поблагодарил хозяев и говорит:
— Ну, давай лекарство, мне во дворец пора. Землекоп вышел во двор, принес лопату и протянул хану:
— На. Вот твое лекарство.
Только тут хан все понял. Вернулся и заявил отцу, что не желает сидеть на престоле.
Вот этот молодой ханский сын, отказавшийся от престола, и был нашим предком. Так говорят, по крайней мере…
Еще. Знаменитый охотник Мерген, чьи угодья простирались по всему свету, собрал как-то детей своих и решил обучить их искусству стрельбы.
Прежде чем обучать детей, захотел
Но стрела не попала в цель. А воробьишка па глазах у всех вспорхнул и улетел невредимый.
Мерген помрачнел, отвернулся и замолчал. И сыновья его стояли молча.
Тут приблизился к Мергену сын по имени Каракалпак и говорит:
— Спасибо, отец!
Обернулся Мерген, зло глянул на сына и спрашивает:
Ты что, глумишься? За что благодаришь, если сам видел, как я промахнулся?
— Я за то благодарю вас, отец, что вы пощадили маленькую беззащитную птичку.
Говорят, что все мы происходим от того сына охотника Мергена.
И еще. Однажды жестокий Чингисхан невзлюбил одного молодого батыра. Он и рад бы его казнить, да боялся. Потому что сам батыр был силен и смел. И друзья у него были тоже не слабыми.
И тогда задумал Чингисхан хитрость. Вызвал он к себе того батыра и говорит:
— Привези мне десятилетнего козленка, двадцатилетнего волка, тридцатилетнего тигра, сорокалетнего шакала, пятидесятилетнюю лису и шестидесятилетнего индюка. Привезешь — награжу тебя. Не привезешь — пеняй на себя, велю снять голову с плеч.
Батыр был молод и удал. Объездил он все степи, все леса и горы, но нигде таких зверей не нашел. Понял он, что смерть близко. Загрустил. Назад едет медленно, понуро.
Так добрался он до берега реки Аму. И тут повстречал на берегу девушку, она набирала черпаком воду в кувшин. Он подъехал к ней и попросил дать ему напиться.
Девушка протянула батыру полный черпак воды и видит, что он не в себе от горя: лицо посерело, плечи ссутулились, голова поникла. Ясное дело — кручинится человек. Она и спросила, о чем это он кручинится.
Батыр все ей рассказал.
Она ему говорит:
Каждому известно, что ни один из этих зверей не сможет прожить столько. И Чингисхану это, конечно, тоже известно. А раз так, то, значит, он просто искал предлог, чтобы тебя казнить. Но он просчитался. Приведи к нему человека. Потому что в десять лет человек резвится, как козленок, в двадцать — он быстр и неутомим, как волк, в тридцать — силен и храбр, будто тигр, а в сорок, как шакал, он подъедает то, что добыл тигр, то есть пользуется теми победами, которые сам одержал, будучи тридцатилетним, в пятьдесят начинает походить на лису, становится хитрым и осторожным, а в шестьдесят часто уподобляется напыщенному индюку.
Батыр обрадовался такому совету и поспешил домой, Поспешил смело, потому что был уверен, что теперь ему нечего бояться.
Выслушал Чингисхан батыра и спрашивает: Кто это тебя надоумил дать такой ответ?
Батыр объяснил все как было.
Почернел Чингисхан. Глаза загорелись красным огнем. Тут же послал он своих всадников к берегам реки Аму и приказал им истребить всех девушек в том краю.
С тех пор
Письма с фронта, прочитанные перед сном. …Мама! Не бойся за меня. Меня никакая пуля не настигнет. Я же занимался физкультурой. Помнишь? А это знаешь как помогает!
Ночью фрицы палят трассирующими. Это такие пули, они, как угли, красные. Их далеко видно. Я как завижу пулю, так присяду, или подпрыгну, или перекувырнусь. И она мимо свистит. Вот так.
Мама, помнишь, ты хотела сосватать мне дочку нашего соседа — Гулипу. Я тогда еще глупый был, сомневался и робел. А теперь, прошу тебя, мама, покажи Гулипе это мое письмо. Сам я ей написать не решаюсь. А ты покажи. И если она захочет, пусть мне напишет. Пусть она тоже не боится, будто со мной что-нибудь случится. Ничего не случится. И если все будет хорошо, то, когда вернусь, устроим свадьбу. А ты, мама, покуда я тут воюю, договорись с се родителями…
…Дорогая моя Айша! Все-то ты тревожишься обо мне, все-то за меня переживаешь. Ты как моя мама. Помню, в детстве пойду гулять, так она обязательно сунет мне кусочек лепешки: «На, сынок, поешь, когда проголодаешься…» А теперь ты, как мама, все спрашиваешь: «Не похудел ли?»
Нет, не похудел. Не беспокойся. Я даже растолстел. Вот честное слово. Тут у нас теперь новый командир полка. Он вчера только прибыл. Всех нас построил и спрашивает: «Есть ли жалобы? Пишут ли из дома? Как с питанием?» А когда мимо меня проходил, даже специально остановился и сказал: «Ну, солдат, вижу, что на аппетит ты не жалуешься. Откуда, богатырь?» «Из Каракалпакии», — отвечаю. «Молодец, — говорит, — смотри у меня, чтобы не смел худеть, пока я командую полком».
Я обязан подчиняться своему командиру, а потому худеть никак не имею права. Так что и ты по этому поводу напрасно не волнуйся.
Ты сама у меня, дорогая моя Айша, пожалуйста, кушай как следует и не болей. Если нужно, продай что-нибудь. Не беспокойся, когда вернусь, новое наживем. Только бы ты берегла себя…
…Дорогие папа и мама. Я нишу вам это письмо на третий день своего заслуженного трехдневного отпуска. Три дня я спал в офицерском блиндаже. И даже койка моя стояла рядом с койкой нашего полковника. Я спал и ел с наслаждением. А ел я тоже вместе с полковником. Что ему подадут, то и мне. А когда полковник выходил из блиндажа по делам, то младшие офицеры при мне не смели и говорить меж собой и спрашивали у меня разрешения обратиться друг к другу.
Вы, конечно, хотите знать, за что вашему сыну такая честь и трехдневный отпуск? Хорошо, я объясню вам все по порядку и подробно.
Такой почет мне за то, что я взял в плен пятнадцать фрицев и не истратил при этом ни одного патрона. Да, целых пятнадцать, и ни штукой меньше.
Вот как это было. Ночью во время страшной вьюги нашу передовую атаковали фрицы. Было их несметное количество. И завязалась кровавая рукопашная схватка. Все было как в сказании «Алпамыс». Не успеешь свалить одного врага, а за ним уже другой. Повалишь другого — а там третий. И так бесконечно.