Карантин
Шрифт:
Однажды я почти поверил, что вампиризм покидает моё тело и возвращается в него человеческая основа, словно изменение прошлось по мне, как инфекция, чтобы, побушевав, оставить в покое. В тот момент я всерьёз задался вопросом: хочу ли подлинного возврата в прошлое, устроит ли меня, скоротавшего не один век, краткая человеческая жизнь с её терзаниями и неудобствами? Я честно ответил себе: нет. Вне всяких сомнений предпочитал двигаться вперёд. Впрочем, опасения не подтверждались.
Жажда крови, да, иногда пропадала или затихала, и я ощущал некое неудобство, причин которого не мог себе объяснить, но вот на котлеты
Выспался я много раньше, чем мой подопечный. Пробудившись, некоторое время разглядывал его лицо, поражаясь миловидной детскости, которой не замечал у бодрствующего человека, заодно попытался представить, как выгляжу сам, когда забытье уводит меня из этого мира, давая отдых как ему, так и мне. Я видел других спящих вампиров, но давно, когда мы лишь начинали свой путь, и нам всё было интересно. Я бы не назвал зрелище приятным. Словно вместе с сознанием из тела уходила жизнь, и оставался лишь труп во всей неприглядности отсроченного погребения. Хотелось надеяться, что теперь облик у меня авантажнее, чем в старину. Не напугать бы беднягу Никона, особенно теперь, когда я решил, что он вполне способен мне пригодиться. Хотя он уже видел меня бессознательным и не устрашился. Любопытство прирождённого исследователя работало как предохранитель — уберегало от истерик.
Я вылез из постели и отправился на кухню, чтобы напиться воды, а заодно позвонить на станции и вновь поинтересоваться, не случилось ли неприятных визитов за время моего отсутствия. Ведь телефон с прежним номером я скинул в подземном потоке, а нового мои недруги могли и не знать, да и служащим я его не сообщал.
Вот как чувствовал, что беспокоюсь вовремя. Едва на пережившей нападение станции сняли трубку, как эфир затопил поток слов. Альберта, проявив чисто женскую безошибочную интуицию, сразу поняла, что звонит хозяин и вывалила на мою бедную голову водопад сведений. Не вдруг я сообразил, что на этот раз никто никого не бил, даже не обижал, но пришёл в нашу скромную контору некий человек и попросил вместе с извинениями передать мне просьбу о встрече.
Я недоумевал. Обычно люди, налетев ненароком на одного из старших изменённых, убирались наверх и вели себя тише травы ниже воды. Кто и почему исполнился невиданной отваги и совался в клыкастую пасть, когда в том не было большого смысла? Конечно, мне следовало не просто вразумить распорядителей игр, но потребовать компенсацию за причинённый станции и моим служащим ущерб, но я не то чтобы поленился этим заниматься, а решил считать событие состоявшимся, ведь за крепких работников, которых я отправил в мастерские, мне полагалась изрядная плата. Она покрывала ремонт и лечение Вадима с Альбертой. Наваривать барыш на случившемся недоразумении я считал излишним.
О чём со мной намеревались беседовать люди с поверхности я не догадывался, но выяснить суть дела требовалось безотлагательно. Если предыдущего внушения не хватило, я уже и не знал, как объяснить свою точку зрения доходчиво, причём без кровопролития и членовредительства, от которых происходит обычно до обидного мало прибыли, зато изрядное количество проблем.
Мой
— Я ненадолго исчезну, — проинформировал его, набирая попутно оставленный визитёром номер. — Надо уладить кое-какие дела. Наружу, смотри, не высовывайся. Целее будешь.
Людям вечно всё надо напоминать — они с первого раза не запоминают.
— Хорошо. Что-нибудь случилось?
— Пока не знаю, вот и иду, чтобы разобраться.
Он хлопнул раз-другой опухшими веками, но сказанное вроде бы понял и ничего против не имел.
Я не стал разговоры разговаривать по телефону, лишь назначил встречу на нейтральной территории — границе верхнего и нижнего города, и неизвестный с этим согласился. Голос звучал незнакомо, но в целом я не заподозрил подвоха. Смешно было надеяться продавить старшего вампира на такой ерунде, как человеческие отношения.
Вновь одевшись достаточно прилично, что начало уже напрягать (простая одежда была много удобнее и дешевле стоила, а я не любил тратиться на ерунду), вышел из норы и отправился к назначенному месту. Поезд быстро довёз до нужной станции, а дальше я двинулся пешком, не спеша и время от времени оглядываясь по сторонам, словно не насмотрелся за века на наши унылые достопримечательности. Судя по обилию туристов, глазевший на что угодно, только не на идущего им навстречу вампира, снаружи утвердился день. То есть, я и так это знал, как всякий изменённый, но привык ориентироваться на зевак. Они ещё дышали верхним теплом, и я невольно ловил эти лёгкие поверхностные токи.
Человека, назначившего встречу, узнал издали. Он не один тут топтался, в ожидании партнёра по бизнесу или любви, целое стадо прохаживалось в популярном месте, но мой экземпляр выглядел так, как я примерно и прикидывал, насмотревшись на его подчинённых. А вот он меня в толпе не вычленил, хотя наверняка располагал фотографиями. Я уже говорил ведь, что совершенно не похож на вампира — такого, каким он должен быть в представлении публики. Я выгляжу как средний человек, и демонизм мой выплывет на свет, лишь в том случае, если его хорошенько растеребить, а мало кто отваживается.
— Ну, — спросил я, незаметно приблизившись вплотную. — В кафе пойдём или в камнедробилку?
Он, надо отдать должное, на месте не подпрыгнул и даже не отшатнулся, пронзил меня взглядом, переступил с ноги на ногу и отрывисто кивнул.
— Всё равно. Предпочитаю, чтобы между нами не осталось неясностей, а решить, как в данный момент обстоят дела, проще и надёжнее в личной беседе.
Вознамерился произвести на меня впечатление? Что ж, произвёл. Я не то чтобы подобрел, но хоть больше прежнего не разозлился.
— Кто бы спорил. Представьтесь, пожалуйста.
— Чайка. Фредерик Чайка.
— А я Северен.
Он послушно кивнул и доверился моему водительству, хотя и не без внутреннего трепета, который я легко отслеживал по едва заметным, но неподвластным воле человека изменениям в ритме дыхания и сердцебиения. Далеко мы не пошли, уселись в одном из заведений, которыми кишит граница. Немало ведь тех, кто не решается погружаться в горнило нижнего ада по-настоящему глубоко, зато не прочь посидеть на пороге и похвастать потом дома своей отчаянностью и несомненным мужеством.