Каратель
Шрифт:
— А тебе куда?
— Мне на «кудыкину». А тебя могу отвезти домой.
— Тут недалеко. Генерала Сопикова, двадцать четыре.
Он выехал на бульвар Бажова и повез ее по указанному адресу.
— Сейчас оперативники проверяют адреса в записной книжке Кожухова. Особенно интересуются женщинами. Найдут отпечатки пальцев на каком-нибудь предмете рядом с его отпечатками, а там уж расколят — вдвоем они убивали или были еще сообщники.
Он говорил вполголоса, придавая рассказу о следственных действиях интонацию секретности.
— Здесь, что ли?
— Да. Спасибо.
Полина вышла из машины не сразу,
— Меня Полиной зовут, — представилась запоздало.
— А меня — Феликсом. Феликс Эдмундович Дзержинский. Все?
Усмехнувшись, она захлопнула дверцу и быстро пошла к подъезду. Влад дал задний ход, выехал со двора.
То обстоятельство, что он не только не напрашивался в гости к хорошенькой и, несомненно, знавшей себе цену бабенке, но даже не захотел назвать имени, сработало убедительнее всего: значит, она его не интересует. Самодовольный тип, называющий себя сотрудником службы безопасности, работал, насколько она помнила по фонду, на должности охранника. Решил ли он прихвастнуть своей «крутизной», преследовал ли какие-то другие цели (возможно, вскоре объявится снова и подкатится теперь уже как к старой знакомой) — польза от общения с ним была: через двадцать минут Полина вышла из подъезда в наброшенном на халат плаще, с большим тяжелым пакетом в руке. Поравнявшись с мусорным контейнером во дворе, она подняла пакет и осторожно, словно там была бомба, опустила его на дно.
…Влад с улыбкой наблюдал за этой операцией в окошко на лестничной клетке. Операция носила кодовое название «Хрусталь» и имела целью избавление от вещдоков. Под обличьем бизнес-леди скрывалась плохо закамуфлированная простушка краснодольского розлива, и раскусить ее не составляло труда.
— Отнесла бы в пункт приема стеклотары, — посоветовал он, как только горе-конспираторша подошла к двери своей квартиры. Она испуганно обернулась, уставилась на Влада, стоявшего на пролет выше. — Пригласишь в дом или будем разговаривать здесь?
— Что тебе от меня нужно?
— Узнать, что тебе рассказывал Кожухов в последние сутки своей жизни.
— Ты что, из милиции?
— Милиция сейчас занимается списанием хищений на твоего любовника. А убийцы его телохранителя никого не интересуют. Кроме меня. Я промолчу, когда ты плюнешь мне в лицо, если я не найду их.
Она покосилась на дверные глазки соседних квартир и вставила в замок ключ:
— Входи!..
Накануне Панич позвонил в ресторан «Тридорожье» и попросил организовать поминки по безвременно усопшему Кожухову для небольшой группы лиц. Ресторан был построен на его деньги и находился в семи километрах по Московскому шоссе. Столы накрыли на террасе, выходившей на живописный берег Серебрянки. Первым приехал Панич с двумя телохранителями и китайцем, которого сразу же отправил на кухню — проследить, чтобы повара приготовили несколько заказанных заранее блюд по его вкусу. За ним подтянулись остальные: Зарицкий, Вершков, мэр Краснодольска Зуров в сопровождении Иевлева. Последним прибыл Губарь.
Дымились мангалы, звенела посуда на столах, сновали подобранные по росту официанты в красных косоворотках. Девушек на сей раз не приглашали — дел накопилось множество, решать их нужно было без постороннего присутствия.
— Грязно работают, сволочи, — сдавив граненую
— Все не заграбастают, — спокойно возразил Панич. — Всем они подавятся.
Он имел в виду «базу». Никто, кроме него и Губаря, не знал ни о попытке вынести «снег», ни об аресте транспорта в Худиксвалле, ни, тем более, об осмии: старик надеялся, что все вскоре уладится, и опасался посеять панику до времени.
— Выпьем, — сказал он, чтобы прекратить этот разговор.
Потянулись к закускам — волованам с икрой, анчоусам, крабам, копченой утке, форели, мидиям, фаршированной муссом индейке, поросятам в сацибели и прочему, — словно ели в последний раз или, по крайней мере, допускали, что в последний.
— Кажется, там определился этот самый «представитель», только вот кого он представлять будет, пока не знаю, — неуверенно проговорил Зубов, промокнув салфеткой сальные губы.
Информированность мэра ни у кого не вызывала сомнений.
— Ну так не томи, Аркадий Лаврентьевич, — дожевав ломтик камчатской сельди в винном соусе, попросил Панич. Вчера он узнал от Салыкова о предполагаемой кандидатуре на место Кожухова и теперь хотел знать, совпадает ли его информация с той, которой располагает мэр.
— Угадайте, кто мне вчера звонил? — спросил Зуров.
— Если я угадаю, вы решите, что ваш телефон прослушивается, — пошутил Зарицкий.
Шутку оценили взрывом смеха.
«Хорошо поминают покойника», — подумали официанты.
— Вечером, часиков в девять, — отсмеявшись, продолжил Зуров, — звонок. Снимаю трубку: «Аркадий, сколько лет, сколько зим! Мещанинов Николай Иванович беспокоит».
Он помолчал, впитывая жадные взгляды. Не смотрел на него только Панич — пытался согнуть большим пальцем зажатую в кулаке стальную вилку: Салыков оказался точен!
— Тот самый? — удивленно спросил Вершков.
— А какой же еще? Он, он! Директор комбината, секретарь горкома, затем Генеральный треста, теперь — замначупр министерства.
— И… что? — произнес Панич в тишине.
— Ни-че-го. Просто я подумал: зачем ему было звонить спустя десять лет? Прощупывал, как тут да что, не собираюсь ли я в Москву на Совет Федерации. А поездочку такую мы с губернатором наметили еще в мае, значит, была у них встреча?
— А чей он человек? — пьяно растягивая слова, поинтересовался Губарь. До визита сюда он успел пропустить несколько рюмок в «Самоцвете», где поминали Кожухова.
Появились официанты с подносами, принесли горячее.
— Ничей, — сказал Зарицкий. — Если он действительно объявится здесь, значит — ничей. Не прижился в столице — сбросили в неблагополучный район.
— Ничьих не бывает, полковник! — отрезал Панич. — Здесь он действительно объявится, чутье Аркадия Лаврентьевича не подвело. Назначение ему подписал сам премьер. Нетрудно догадаться, что ему обещано.
— Должность министра? — выпалил Вершков.
— Сообразительный ты наш, — потрепал его по щеке Панич. — Так что «наводить порядок» он станет любой ценой. А сверху ему активно помогут.