Каратель
Шрифт:
Поймав себя на желании оставить несколько камней себе, Ахмет набрал было воздуху — поржать, но вдруг остановился и заметно посерьезнел, задумчиво переливая искрящуюся струю из ладони в ладонь.
— Да почему нет-то? Собственно? Нашел, силой взял — какая разница… — вслух ответил одному из голосов сомнения.
Правда, оставалось еще несколько — но на них Ахмет решил просто забить: перед кем ему отчитываться. Ну захотелось — говорят, алмаз приносит удачу. Кому не нравится, пусть подойдет и скажет.
Вытащил из куртки кухаря в картонных ножнах, перемотанных тонкой проволокой. Хороший ножик. На вид — корова коровой, но ухватистый и мясо порет — только в путь, вчерашнего полицая вскрыл на удивление легко; и расставаться с ним Ахмет категорически не собирался — пришедшийся по руке нож штука не столь уж частая, тем более, что нормальных тактических ножей на полицаях
Разровняв перед печкой сверкающую россыпь, Ахмет набрал десяток самых ярких камней, упустив один куда-то в складки подстеленной куртки. Поворошил немного, но рассудив — мол, и хрен с ним; не судьба, видать, плюнул и забил на закатившийся. Буравом из лезермана легко выбрал в рукояти ряд отверстий и заплавил в них бриллианты накаленным на углях шомполом.
— Вот так, товарищ Мессерович-Блудченко [56] . Какой ты теперь важный, а? Прям "Брильянтовое перо". Семе-е-е-ен Семе-е-еныч… — укоризненно протянул, усмехаясь, Ахмет. — Так, че там у нас дальше…
56
Мессер, блудняк — нож.
Дальше был конверт с пожелтевшим листком короткого письма, в котором анонимный автор мутно предупреждал кого-то "держаться Брохи", потому как "Ефим Палыча на Москве теперь никто не свалит" и заклинал "оторвать башку" какому-то Тарусину, "иуде и мерзавцу" [57] . Ничего не поняв, Ахмет бросил хрупкий листочек в печь, собрал камни в мешочек и попив кипятку лег спать.
Наутро, дождавшись сколько-нибудь приемлемой видимости, Ахмет отправился к столовой… Ну ладно, с этими брюликами хоть и не совсем понятно, но еще… А вот здесь-то мне чего ловить?… - думал Ахмет, осматривая пустой зал на втором этаже; тщательный осмотр первого ничего не дал. — …Может, отсюда что-то видно?… Нет. С высоты второго этажа открывался все тот же вид — море сверкающего инеем кустарника, темнеющие сквозь морозную дымку громады заводоуправления [58] и ЦЗЛ в трех сотнях, кубическая надстройка над театром — в четырех. Дальше все сливалось в полупрозрачном молоке остывающего воздуха. Нос щипало — похоже, перевалило за пятнаху. Ахмет решил погреться и направился вниз, к давно замеченной дровенюке, торчащей из-под пласта отвалившейся от потолка штукатурки. Взявшись за размочаленный отлом бруса, Ахмет ощутил абсолютно явный и недвусмысленный запрет. Разводить костер было нельзя… Отчего? Вокруг — никого. Точно. Почему тогда?… В груди набухло и закололо раздражение — никаких зацепок, это ж надо… Точное знание — надо быть здесь, и с другой стороны — полная беспомощность… Ладно. Пойду еще пошарахаюсь; все не сиднем сидеть… Так, начнем-ка опять с самого начала. О! Только теперь — с заднего хода. Спереди я уже проходил. Заодно и сараи во дворе глянуть… Ух как резко скрипит снег! Не, это уже не пятнаха. Это уже за двадцать, и хорошо за двадцать, не на градус-два. Блин, как вовремя встретились эти пидарасы на хамвике, а то в деревенском я бы тут щас околел… Так, может здесь? Нет. Больно уж тупо выглядят эти сараи. Нет. Так, где тут крылечко… Ага, вот и след — я выглядывал, все штатно… Надо начать по науке, как там ментов обыскивать учат — по часо… Опаньки! А это че такое?! Бля, как я ее не заметил-то! Видимо, с темноты на свет — вот и не обратил внимания… — Ахмет пораженно уставился на невинно чернеющий в узком входном тамбуре проход в подвал. Выдернув из плечевого кармана роскошный светодиодный фонарь, Ахмет неторопливо спустился по длинному пролету, окончившемуся неплохим, по грудь, завалом из покрытого инеем хлама. Разбирая его, Ахмет отметил, что старается не просто сделать проход, а оставить нормальный путь, который не завалится снова через пять минут… Интересно, что это предчувствует тело. Что оттуда надо будет когти рвать? Или все равно придется на входе порядок наводить? Это че, значит, я сюда не раз приду? Ладно, че гадать, посмотрим…
57
Этот пассаж поймут только жители прообраза Тридцатки. Броха — это Брохович, самый знаменитый из директоров Предприятия, Ефим Палыч — это Славский, начальник нашего главка и замминистра, Броховича поддерживавший;
58
Следует пояснить, что описываемая столовая самая непростая в Тридцатке. Она является углом квадрата, образованного следующими зданиями: 1. Комплекс зданий управления комбината. 2. УКГБ. 3. Военный комиссариат. 4. Администрация. 5. Центральная заводская лаборатория. 6. Вычислительный центр комбината. 7. Еще один мутный домик, интерес к которому не приветствуются и по сей день (впрочем, я знаю лишь одного человека, этот домик заметившего и задавшегося вопросом: «А че это?»).
В подвале было гораздо теплее, и Ахмет взял глока двумя руками, направляя фонарь по дулу — от подвала не было чувства пустоты; никакого присутствия не ощущалось, но пустоты тоже не было. Быстро пробежал по левой стенке, обводя отсеки стволом — да, никого, ничего подозрительного, от следов на грязном бетоне пахнет годами безмолвия; на полу главного коридора — лед, на нем ничего не увидишь… А теперь — не торопясь. И пойду-ка я против часовой. Для пущей свежести восприятия… — Ахмет сунул закрытый пистолет в боковой грудной и начал осмотр.
Подвал слил свою тайну в первом же помещении. Электрощитовая. Из метлахской плитки пола вдоль стены подымаются трубы ввода, вводной щит разбомблен, вырвана вся медь. Пустая скорлупа рубильника; щит, где ввод делится на группы и стоит входной счетчик, висит на одном болте. Кабеля сорваны, и похоже, что после медников сюда так никто и не сунулся за все эти годы — на осыпавшейся штукатурке никаких посторонних следов. Уже поворачиваясь на выход, Ахмет мазнул лучом фонаря по отсыревшей побелке, и сердце его радостно провалилось в кишки — на фоне более светлой стены едва заметно выделялся чуть более темный прямоугольник.
…Похожий на скрытый штукатуркой дверной проем… — подражая диктующему протокол обыска оперу, радостно прогнусавил Ахмет. Точно — ряд еле заметных трещинок повторял на побеленной штукатурке контур двери. В упор будешь смотреть — ни хрена не разберешь… Надо же, как посветил-то удачно…
Ахмет аккуратно оторвал висящий на стене элетрощит и сел, трясущейся от волнения рукой нащупывая футлярчик с окурком. Неуловимо скользившие внутри предчувствия, дружно поднявшись на поверхность, сложились в явственное чувство попадания на резьбу, чувство железобетонной правильности происходящего.
Придя в себя, Ахмет прикинул, куда должна открываться дверь, и ковырнул ножом трухлявую стену. Пласт прослоенной льдом штукатурки послушно рухнул под ноги человека, открыв сложенную скобу дверной ручки. Человек, удовлетворенно хмыкнув, на всякий случай подергал — бесполезно, кто ж такие двери открытыми бросает. Несколькими ударами освободив центр двери, человек обнажил круглую выборку в дверной броне, перечеркнутую рычагом штурвала с ярко-красными складными рукоятками. Отщелкнув их, человек схватил штурвал и вытянул его из плоскости двери на длину сигаретной пачки. Штурвал вышел легко, блестя дюймовым валом привода в пыльных солидольных потеках. Раз. Два… Шесть. Внутри масляно щелкнуло, дверь дернулась и немного просела, выдохнув по периметру струйки пыльного воздуха. Обрушив на пол остатки цементной корки, человек приоткрыл тяжелую броневую створку и заглянул внутрь.
— …и потрудитесь быть на месте не плюс-минус, а точно к сроку. И последнее — все говорят по-английски. Мне не нужно иметь на инспекции стадо баранов. Вопросы?
— Вопросов нет, мэм. Все будет в порядке, не сомневайтесь.
— Посмотрим, — изображение на экране исчезло, сменившись заставкой с гербом США.
— Не, ну ты видал? — временно исполняющий обязанности Командира откинулся в кресле, нервно теребя рукоять глока в поясной кобуре.
— Ладно тебе, Томас. Эка невидаль. Подумаешь, гнущая пальцы черножопая сучка. Хотя, как говорил один мой боец, она вроде как не очень-то и сучка, не хуже нашего абрека по бабам угорает. Это, кстати, знаешь, что за боец? Землячок твой, который насчет этого заказика и подсуетился.
— Пакачюс, что ли?
— Ну.
— Нашел землячка.
— Че, не земляк, что ли?
— Он литовец.
— Все равно, включи его в группу. Пусть чуваку капнет.
— А кого выкинуть? Может, ты останешься?
— А ты кого поставил? Ну-ка, скинь мне… — командир второго взвода, Савчук, треснув липучкой вытащил планшет. — О, конечно… Кто ж еще-то на халяву боевую смену получит…
— Игоорь. — почти нормально, без привычного высокомерия взмолился эстонец, — Меня, может, на этот раз утвердят. Давай не буудем.