Каратель
Шрифт:
— Ага, утвердят тебя пшеки. Хотя чем черт не шутит… слышь, Томас, давай так — если тебя утверждают, ты меня на первый передвинешь. Лады?
— Если меня утвердят, я тебя куда хочешь передвиину. Но по Пыштыыму отработтаешь на своем взводе, о кей?
— Ладно. — Савчук поднялся из кресла оператора, заполняя собой едва не весь объем командирского поста. — Картинки не будет, да, Томас?
— Игорь, латтно тебе. Я с федеральным секьюрити беседовал — там все тихо десятть лет уже, а этим смены если закрывать, то проще не работтать тогда.
— Да ладно, я че, не понимаю, что ль… Все. Пойду взбодрю дармоедов.
— Давай, давай. А то расслабились уже, — благостно улыбнулся эстонец, провожая взглядом сослуживца.
Удостоверившись, что сэконд покинул штабной трейлер, эстонец вытащил из планшета флешку и сунул ее в ридер нештатного лаптопа. На экране вылезло окно какой-то навороченной
Коридор, типичный коридор военного заглубленного сооружения — грубый бетонный пол, шаровая краска на стенах, беленый потолок с решетками светильников. Метра три, может, с половиной; уходит вниз. Обычные ступени, никаких металлических трапов — значит, неглубоко. Луч фонаря утонул в непроглядном мраке лестницы.
Человек вернулся в электрощитовую и какое-то время пристраивал металлический хлам в состоянии легко нарушаемого равновесия, вдруг кто сунется по следу. Перевесил волыну на подмышечную петлю, попробовал вскинуть, одновременно сдергивая переводчик — вроде нормально. Вздохнул, словно перед погружением, мазнул по облупленным стенам невидящим взглядом, и исчез за бронестворкой. Какое-то время из-за металла двери слышались глухое лязганье и легкие удары, потом все стихло, и подвал столовой наполнился привычным могильным безмолвием.
Лестницы хватило всего на три пролета, и узкая дверь, занимавшая всего половину ширины ступенек, выглядела еще уже. На ее поверхности, покрашенной, с виду, не больше года назад, не было ни ручек, ни каких-либо запорных приспособлений. Задержав дыхание, человек толкнул дверь, и облегченно выдохнул — броневая створка, подавшись, тяжко цокнула по раме и отскочила немного больше, так, что теперь ее стало можно уцепить за торец. Резко дернув дверь на себя, человек быстро навел на расширяющуюся щель фонарь с пистолетом. Напрасно — за дверью мирно спал точно такой же коридор, и человек спокойно шагнул внутрь, захлопывая за собой мягко скользящую створку. Прихватив ее на полоборота точно такого же, как и наверху, штурвала, человек расслабленно двинулся дальше — тыл гарантированно чист.
Эта потерна оказалась куда длиннее; Ахмет насчитал четыре с небольшим сотни шагов, когда впереди обозначился конец — потерна обрывалась тупиком с точно такой же дверью, как и две предшествующих… Ага. По идее, я сейчас должен быть под площадью. Слева-сзади — кагебэйка, администрация и военкоматовский ЗКП, справа и чуть впереди — заводоуправление и ЦЗЛ, вернее — их официальное бомбоубежище. Вычислительный центр я уже прошел, он щас сзади, шагах в ста…
Человек встал и замер, выключив фонарь и прислушиваясь к ватной тишине подземелья. Неподвижно висящий многие десятилетия воздух понемногу успокаивался, заращивая продавленную идущим человеком полосу турбуленции. Зрение, оставшись без сигнала на входе, немного повозмущалось, разбрасывая по сетчатке расплывчатые фигуры и полосы; наконец, на исходе третьей минуты, словно поняв бесперспективность своего занятия, фиолетово дернулось и отключилось. Слух упирался дольше, настойчиво транслируя гидродинамические шумы в сосудах и размеренный сердечный ритм, но в конце концов сломался и он, оставив в самом углу освобожденного внимания пульсирующую точку сердца. Словно проснувшись, человек осторожно пустил в нос тихий поток воздуха, кропотливо вылавливая из нежного ручейка едва нащупывающиеся пылинки информации… Здесь на самом деле тихо… Дальше — большое помещение, два… три уровня, типа зальчика, три двери… Ох ты, смотри-ка… — человек удивленно наткнулся на четкую струю шинелей, асидола, кожаных портупей и шипра, такую свежую, что ее можно было легко принять за настоящий запах. Струя несет раскатистый грохот множества подкованных сапог, стремительный шорох шевиотового рукава, взлетающего к малиновой фуражке, далекий захлебывающийся стук судаевских автоматов, "Строиться, суки, строиться!", слабый-слабый, на грани слышимости, остервенелый лай, паровозное чуханье, "На-деж-да-а, мо-ой ком-пас земно-о-ой"… Внезапно этот насыщеный поток как-то раплылся и перестал удерживать в себе внимание, и человек почувствовал, что проваливается сквозь эти знакомые места ниже, туда, где наша тишина кажется оглушительной какофонией.
Вот здесь тишина так тишина! — поразился перемене человек, ощущая вокруг себя бесконечную черную пустоту и попытался двинуть рукой, находящейся от него в такой безнадежной дали, что попытка
Перешагнув пылящую кучу, Ахмет оказался на балконе, опоясывающем по кругу большое квадратное помещение… Типа вокзал, что ли?… Три пояса, в стене напротив — решетчатые двери обычных лифтов, как в любой девятиэтажке семидесятых годов. В стене слева — две уже знакомые створки со штурвалами… А, сразу понятно, кто главнее. Значит, пускать вас или нет, решали здесь… Ахмет осторожно вышел на открытое пространство балкона… Похоже, это самый центр, перекресток. Эти лифты стопудово идут наверх, в заводоуправление. Значит, бронедвери слева — в потерны, ведущие к ЗКП и чекистам. А ход из администрации, скорее всего, вливается по дороге в военкоматовский. Тогда получается, что на втором уровне слева ничего быть не должно… Перегнувшись через перила, Ахмет убедился — так и есть. Первая, полностью раскрутившись, открыться не пожелала. Чуть приоткрыв вторую, Ахмет тут же захлопнул ее и спешно закрутил штурвал обратно — в потерне стоял такой густой смрад, что даже то малое количество газа, которое успело-таки вырваться наружу, заставило Ахмета отбежать на противоположный край балкона. Спустившись на второй уровень, осмотрел еще две двери. По прикидкам, они должны вести в бомбоубежище ЦЗЛ и заводоуправления… Не открываемся. Ну ладно, упрашивать не буду. Тем более, что ловить за вами, по ходу, нечего. Че-то тянет меня мимо вас, уж простите… На самом нижнем уровне, выложенном самой обычной сортирной плиткой, всего одна дверь, но сильно отличающаяся от остальных — она оборудована лотком для документов, и Ахмет сразу вспомнил Паневина… Впрямь, вокзал. А это — выход на перрон, стопудово… Дверь заперта, и с первого осмотра стало ясно — надо рвать, больше никак. Постояв в раздумьи, Ахмет принял решение о переносе дислокации, развернулся и рысцой направился на выход.
Присутствие постороннего обжигает обострившуюся в подземельи чувствительность… Суки, — взбесившись от вмешательства в его планы, Ахмет обошел периметр коттеджа в поиске входного следа. — Ага. Один, что ли? А тебя, друг милый, никто случайно не страхует?… Никто. В коттедже сейчас шарится одиночка. Дрожа от желания отрезать гостю его дурную башку, Ахмет, тем не менее, спрятал кухаря и вытащил глока. Вроде бы не торопясь, но с неуловимой стремительностью Ахмет встает под самым удобным выходом — этот точно будет спрыгивать здесь, нарушать пышный придверный коврик никто не станет. Шуршание наверху продолжается; Ахмет насмешливо наблюдает за звуковой картиной обыска — визитер, похоже, глуповат: нашел только волыны и коробку с баблом. Или… — вдруг догадывается Ахмет. Точно. По осторожным шагам, замершим аккурат над Ахметом, становится ясно — наверху пацан.
Мальчишка не торопится спрыгнуть, внимательно осматривает местность, и Ахмет начинает его уважать — надо же, уже минут десять пасет. Не дурак; явно не дурак. Наконец, решается — из оконного проема показывается голова, осмотреть ближайшие подступы, но внезапно словно из ниоткуда появляется рука, стремительно берущая мальчишку за шиворот, и выдергивает его из коттеджа, как морковку из грядки. Описав ногами широкую дугу, пацан шлепается о землю и вырубается.
…Ой- ё-ё-о… Хотя че «ой», вроде нормально… Блин, и не связал… Так, тихо-о-онечко, одним левым…
Сквозь мельтешение в ресницах мальчишка различает чернеющую в полумраке дверь… В подвале где-то… Сука, он не ебать меня собрался?! Хуй тебе, дядя! Так, резко в дверь, а там посмотрим…
— Не коси, вижу. — насмешливый голос откуда-то сзади-слева. Пацан исподволь подбирается, готовясь сквозануть в приоткрытую дверь прямо из положения лежа.
— Сереж, лежи спокойно.
…Блин, какой голос-то знакомый… "Сереж"?!…
— И кончай косить, говорю.
Сережик резко садится, ощупывая правую щиколотку — там? Там! Не нашел! Подымает глаза на мужика и замирает с открытым ртом; в голове у него мелькает — попал. И, кажется, куда серьезнее, чем казалось… Ахмет, видя, что зрачки у парнишки затопили всю радужку, нарочито спокойно сообщает: