Караван дурмана
Шрифт:
Мужчина в джинсах, который, оказывается, исчез за гаражами лишь для того, чтобы неожиданно возникнуть вновь, перевел взгляд на второго седока джипа. Он смотрел на Чаплыгу без всяких эмоций, равнодушно и холодно. Как на неодушевленный предмет. На пальцах, которыми он порвал бровь Брамса, остались кровавые пятна.
– Э, э! – предостерегающе забормотал Чаплыга, щупая рукоять пистолета сквозь куртку. Как только напарник исчез из виду, он почувствовал себя очень одиноким и беззащитным, а пистолет, как назло, никак не вытаскивался.
Мужчина, наблюдавший за его лихорадочными движениями, дружелюбно посоветовал:
– Сперва куртку расстегни, вояка. Или задери повыше.
– Ща расстегну, ща задеру, – пообещал Чаплыга. – Ща я тебе башку продырявлю к такой матери…
Он осекся, увидев направленный ему в грудь ствол. Его скрюченные пальцы, уже коснувшиеся нагретого животом пистолета, застыли, парализованные страхом.
– Смелей, – подбодрил его мужчина. – Я не стану стрелять, пока ты не снимешь ствол с предохранителя. Ну?
– Что за дела? – спросил Чаплыга голосом, которым никогда прежде не разговаривал. Он звучал сдавленно и искаженно, как будто где-то там, в глубине его груди, работал барахлящий магнитофон. – Какой ствол, ты что? Я тебе не Пушкин, на дуэлях стреляться.
– Кого пасете? – равнодушно спросил мужчина. – Королькова? – Не сводя взгляда со своей жертвы, он дважды ударил ногой застонавшего где-то внизу Брамса и сформулировал вопрос иначе: – На хвосте у Королькова сидите, сявки залетные, м-м?
– Ты кто? – спросил Чаплыга, лихорадочно соображая, как быть дальше. Дуло направленного на него пистолета мешало собраться с мыслями.
– Тебя оно колышет, чмошник? У себя в Москве вопросы задавать будешь, а здесь твое дело отвечать, когда старшие спрашивают.
Это был явно не мент. Никакой мент не станет наезжать на серьезных пацанов в одиночку, да еще на дуэли их подбивать. «Псих-одиночка? – тоскливо прикидывал Чаплыга. – Судя по глазам, очень даже может быть. Но, скорее всего, какой-нибудь местный уркаган бесшабашный. Анаши накурился, вот и прет буром. Перво-наперво нужно его осторожненько успокоить, а то всадит пулю промеж глаз, и до свиданья. Вон взгляд какой нехороший. Такому что человека, что муху прихлопнуть, без разницы».
– Наши с вашими все перетерли, брат, – сказал Чаплыга, отнимая руку от пистолета, который он так и не решился выхватить. – Никто в чужой огород не суется, все путем. Ты из чьей команды? Из салимовской? Из ринатовской?
Мужчина неизвестно чему засмеялся:
– Если я скажу, что я ринатовский, тебе легче будет?
– Так позвони Ринату, – предложил слегка успокоившийся Чаплыга. – Мы от Рубинчиков, можешь проверить. Слыхал про таких? Ринат с ними вась-вась, мы здесь с его ведома. Он нам «добро» дал.
– Но индульгенции ведь у вас нет?
– Индуль… Чего-чего?
– Это такой документ об отпущении грехов. Положил в карман – и гуляй смело.
– Где ж такие выдают?
– Раньше индульгенциями в церкви торговали, теперь в ментовке.
– Гонишь? – догадался Чаплыга. – А я чуть не купился. Классно ты меня развел, брат. Уважаю. – Он мелко заколыхал животом, показывая, как ему весело.
– Зря радуешься, – жестко сказал мужчина, с лица которого исчезла улыбка. – Вы для Рината – тьфу, перхоть. Передумал он с москвичами кентоваться. Так и передашь своим Рубинчикам. С того света.
– Ты, брат, не спеши впереди паровоза, – быстро заговорил Чаплыга. – Так дела не делаются. С тебя ж спросят потом, брат.
Мужчина взвел курок своего пистолета.
– Твой брат в грязи у моих ног валяется, а других таких братьев поблизости не наблюдается. Что касается спроса, то скажу тебе вот что: сначала Страшного суда дождаться надо, а там поглядим. Пока что достань левой рукой пушку и брось на пол. Бери ее осторожненько, двумя пальчиками.
– Так?
– Так, так.
Пистолет упал на коврик под водительским сиденьем. Чаплыга пошире растопырил пальцы обеих рук, показывая, что они пусты. Его челюсти непроизвольно сжались, издав звук, с каким недавно разгрызали леденцы, но вкус во рту стал после этого не сладким, а соленым.
– Я против тебя ничего не имею, – сказал Чаплыга и вдруг судорожно зевнул.
– Еще бы, – усмехнулся мужчина. – Пересядь на водительское сиденье, но руки не опускай.
– Зачем?
– Выйдешь с моей стороны.
– Зачем? – автоматически повторил Чаплыга и снова коротко зевнул, ужасаясь своему поведению. Противник мог расценить эти зевки как вызывающие, а обезоруженному Чаплыге меньше всего хотелось корчить из себя героя. Не дождавшись ответа на свои вопросы, он выбрался из джипа и замер напротив отступившего назад мужчины.
Распростертый в луже Брамс не подавал признаков жизни. Его намокшие штаны разошлись между ногами по шву, в прорехе виднелись клетчатые трусы. Та лужа, в которой покоилась его голова, казалась темнее прочих, она была почти черной.
– Живой пока, – успокоил мужчина напрягшегося Чаплыгу. – Ложись с ним рядом. Грабли вперед вытяни, башку не поднимай. Вздумаешь фокусничать, я буду только рад. Пристрелю вас обоих, и дело с концом. Может, хочешь попытаться удрать?
– Нет, – замотал головой опустившийся на колени Чаплыга.
– А если я тебе фору дам? Секунд пять, м-м?
– Не надо.
– Тогда ложись.
– Угу.
Чаплыга затаил дыхание и опустился животом в лужу. Вода была холодной, но он почему-то не дрожал. Вот только зевал без конца по-собачьи, с риском вывихнуть челюсти. Мужчина заставил его придвинуться вплотную к Брамсу, и теперь они лежали плечом к плечу, хотя легче от этого не было ни одному, ни другому.
– Уткнись мордой в асфальт и не шевелись, – приказал мужчина. – Обернешься – считай себя трупом. Пикнешь – то же самое. Повторять не буду.