Караван специального назначения
Шрифт:
Камал замолчал, не докончив фразы, и Чучину показалось, что он испугался, — слишком разоткровенничался и недостаточно почтительно говорил о бывшем правителе.
Внезапный порыв ветра обдал всадников жаркой волной песка и пыли. Иван закашлялся. Он никак не мог свыкнуться с тем, что песок тут повсюду. Его ели с хлебом, пили с водой, он забивался в ноздри и уши, разъедал глаза, проникал под одежду. И не было от этой напасти никакой защиты.
Камал протянул ему фляжку. Иван сделал глоток и поперхнулся.
— Что это?
— Аб-дуг. Сметана, разбавленная водой, — объяснил журналист. — Лучшее
Они остановились, и караван начал медленно их обходить. В голове колонны чинно шествовали слоны, на которых были погружены самолетные крылья. Следом шел верблюд с двумя тяжелыми яхтанами. Голова животного была высоко и горделиво поднята. За его хвост привязан другой, за ним — третий. На верблюжьих шеях, обвязанных разноцветными плетеными ремнями, в такт шагам мерно позвякивали медные колокольчики, звук которых вливался в причудливую и унылую мелодию пустыни. Королевские гвардейцы на низкорослых конях ехали по обе стороны каравана в полном парадном обмундировании, казалось, не замечая ни жары, ни песка, который все сыпал и сыпал в лицо усиливающийся ветер.
— Как бы не было бури, — встревоженно сказал Камал, из-под ладони глядя на небо.
И, как бы подтверждая его опасения, загомонили, переговариваясь между собой, погонщики, плотнее сдвигая караван в цепочку.
— Будь она неладна, эта погода… — пробурчал Иван, предчувствуя долгую стоянку.
НАСРУЛЛА-ХАН ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
Притороченный к седлу деревянный футляр раскрылся, и украшенный изящной резьбой маленький пузатый сосуд с водой упал на дорогу. Всадник, офицер из охраны эмира, не заметил этого, а если бы и заметил, то все равно не остановил бы коня, чтобы поднять сосуд. Абдуррахман не мог терять ни секунды. Он все гнал и гнал коня и успокоился лишь тогда, когда перед его глазами показались высокие стены Джелалабада с видневшимися из-за них верхушками пальм.
Вихрем влетел Абдуррахман во дворец эмира и остановился посреди просторного светлого зала перед величественно-спокойным сановником.
— Я должен немедленно видеть его высочество Насруллу-хана, — задыхаясь, произнес Абдуррахман.
Ни один мускул не дрогнул на лице сановника. Он продолжал хранить молчание.
— Разве вы не слышите, что я говорю?! — повысил голос прибывший.
— Зачем так кричать, Абдуррахман? — услышал он знакомый голос. — Разве ты забыл, что сказано в Коране? Самый неприятный из голосов — это голос осла. — Говоря это, в зал вошел Насрулла-хан. Абдуррахман почтительно склонился перед ним.
Насрулла-хан степенно приблизился к нему и, испытующее глядя в глаза, неожиданно резко спросил:
— Так что у тебя? Что привело тебя в такое состояние? Отвечай же, не заставляй меня ждать!
— Ваше высочество… Великий эмир Хабибулла-хан убит…
— Молчи, несчастный! — Как бы пытаясь заслониться от этих слов, поднял руку Насрулла-хан. — Как ты смеешь произносить такие речи! Казнить его, немедленно казнить за эти слова! — театрально вскричал он.
— Все, что сделает ваше высочество, будет мудрым и справедливым, но, преисполненный неизмеримым горем, я вынужден повторить, что великий Хабибулла-хан убит сегодня ночью, — сказал Абдуррахман и склонил голову.
— Как
— Убийцы сбежали, но их, без сомнения, схватят, — с пылом ответил офицер. — Я не стал дожидаться результатов погони. Мне казалось, прежде всего надо предупредить вас. Теперь судьба великого государства Афганистана в ваших руках.
— Почему в моих? — с деланным сомнением произнес Насрулла-хан. — У моего брата — аллах, прими его душу! — остались дети Инаятулла-хан и Аманулла-хан. Они наследники власти.
— Они прекрасные люди и истинные мусульмане, — почтительно молвил офицер, — но еще молоды и горячи. Ими надо руководить. Только вы, ваше величество, — словно нечаянно оговорился Абдуррахман, — способны взять на себя тяжкое бремя государственной власти.
— Ты даешь мне совет, Абдуррахман? — высокомерно спросил Насрулла-хан.
— Простите, ваше высочество, — подчеркнуто смиренно склонил голову офицер. — Я хотел только сказать, что…
Насрулла-хан величественным жестом остановил его.
— Ты слишком неосторожен, Абдуррахман. Иди и запомни, я не люблю людей, забывающих свое место.
Абдуррахман еще покорнее согнулся перед Насруллой-ханом и, пятясь, удалился. Насрулла-хан проводил его взглядом.
— Старательный офицер. Мой брат ценил его, — сказал он, обращаясь к безучастно стоящему у окна сановнику, и спросил: — Что будем делать? Надо срочно принимать какое-то решение.
— Прежде всего следует вернуть Инаятуллу-хана, — оживился тот. — Он только что выехал в Кабул. Я думаю, Инаятуллу-хана не придется долго уговаривать. Он сам откажется от притязаний на власть.
— А может, форсировать события? — нервно потирая руки, сказал Насрулла-хан.
— Вряд ли это достойно вас. Лучше подождать до вечера. Сегодня же вас будут умолять взять власть в свои руки.
— А если нет? — с ноткой сомнения в голосе возразил Насрулла-хан.
— Будут, — со спокойной убежденностью ответил сановник. — У них нет выбора. Муллы хорошо понимают, чем им грозит приход на престол Амануллы-хана. Да и в армии далеко не все от него в восторге.
— Он и вправду чересчур горяч, — пренебрежительно сказал Насрулла-хан. — Все твердит о реформах. Окружил себя юнцами со вздорными идеями. Они не понимают, что живут не в Европе и даже не в Турции. А в Афганистане свои законы, и их надо уважать. Нам нужны твердая рука и сильная воля, а не реформы. Именно воли не хватало моему брату. А все-таки, — взглянул на собеседника, — может быть, нам поторопиться?
— Нет, — покачал головой сановник. — Государственные решения подобны плодам, — они должны созреть, и тогда спелый плед сам упадет к ногам терпеливого.
— Или сгниет на корню, — возразил Насрулла-хан. — Мы рискуем — я хорошо знаю своего племянника. Он спит и видит тот день, когда сможет приступить к своим реформам.
Сановник спокойно выдержал взгляд Насруллы-хана:
— Нужно срочно созвать вождей шинварийских племен. Если мы гарантируем обещанные им привилегии, они пойдут на смерть ради вас. Нужно дать им оружие. Я, — добавил сановник, — уверен в них больше, чем в джелалабадском гарнизоне.