Карающий меч удовольствий
Шрифт:
— Очень интересно, мой дорогой. Очень интересно.
Я знал, что под маской вежливости он пытается прочесть какой-то скрытый политический подтекст моего заявления.
Я позвонил в колокольчик, стоявший рядом. Тут же возник раб.
— Прости, Метробий, но мой лекарь — пока временно, уверяю тебя, — приговорил меня к постели. Надеюсь, ты не возражаешь, если мы разделим трапезу здесь?
Метробий улыбнулся, немного устало, но без возражений пересел на кушетку, поставленную для него рядом. Нам подали скромный обед — цыпленок с салатом, хлеб с фруктами, бутылка легкого неаполитанского вина. Я с удовольствием отметил, что Метробий питается еще более избирательно, чем я. Значит, стройная фигура стоит ему определенных усилий.
Он болтал с легкой злостью о наших общих друзьях в Риме, небрежно осведомился о здоровье Валерии и восхвалял, возможно с излишней подчеркнутостью, грубую простоту моего рациона. Время от времени его взгляд с любопытством блуждал по кипам документов у моего ложа.
Когда трапеза была закончена, Метробий произнес совершенно другим тоном:
— Ну, Луций, теперь к делу. Я не льщу себе, что ты позвал меня просто затем, чтобы узнать последние сплетни. Чего ты хочешь от меня?
— Твоего мнения относительно одного человека.
— Понятно. Мне сказали, ты пишешь мемуары.
Теперь Метробий открыто рассматривал документы.
— Что заставило тебя подумать, что я способен помочь тебе?
— То, что ты жив, в отличие от других. Ты пережил Мария и Цинну, похоже, переживешь и меня. Иногда я подозреваю, что ты обладаешь большим политическим чутьем, чем любой из нас.
— Лесть, мой дорогой. Мое единственное правило в политике — никогда не заниматься политикой. И кто этот человек? Скорее всего, я ничего не смогу тебе рассказать.
— Не стану совершать неблагоразумных поступков, — сказал я. — Даже умирающий человек уважает доверие.
Метробий оценивающе посмотрел на меня.
— Интересно, это ты-то умирающий? Это уж слишком, Луций. Я тебе не верю.
— Можешь не верить.
Я взял свиток с записью речей и законов Гая Гракха и передал ему:
— Вот этот человек.
Если Метробий и был удивлен, то не показал этого.
— Да, — наконец сказал он, — да, ты прав, конечно. Все события нашей жизни ведут к нему.
Он встал с кушетки и принялся расхаживать взад-вперед по комнате, не глядя на меня. Несмотря на тепло, исходившее от светильника, он потуже запахнулся в плащ.
— В действительности это весьма банальная история, мой дорогой, если очистить ее от всех эмоциональных прикрас и политических догм. Гай Гракх был ребенком, который перевернул лампу и поджег дом. Мотивы этого ребенка относительно не важны, а вот сгоревший дом — это факт.
Метробий вытянул руки над светильником и скосил глаза на дым от ровно горящего угля. Неожиданно он стал выглядеть на свой возраст.
— Я знаю этот сгоревший дом слишком хорошо, Метробий. Мне пришлось его восстанавливать.
Он метнул в меня быстрый насмешливый взгляд.
— Очевидно, очень скучная задача, Луций, поскольку ты оставил ее выполненной лишь наполовину.
— Я еще не умер, Метробий. Выбирай слова!
— Ты больше не диктатор.
Последовало неприятное молчание. Метробий повернулся к своей кушетке и задумчиво отхлебнул вина. Я приказал себе успокоиться. Давление моей крови медленно ослабевало.
Метробий сказал:
— На все поступки Гая подвигло острое желание мести. Нет никого столь безжалостного, как патриций, выступающий против себе подобных.
Я согласно кивнул:
— Допустить до власти обывателей и предпринимателей, дав им контроль над судами, например, было последним ударом по своему сословию, финальным актом мести людям, которые насмерть затоптали ногами его брата.
— В этом есть смысл. И это объясняет его глупость.
— Глупость? Интересно. Я полагаю, он знал, против чего идет. Когда ему не удалось стать трибуном, переизбранным на второй срок, его единственной надеждой было использовать толпу. Как обычный гражданин, он не имел шансов бороться против сената.
Я зашелся в долгом спазме кашля. Потом спросил:
— Ты полагаешь, он это предвидел?
Метробий пожал плечами:
— Возможно. Это ничего не меняет. Он пытался переделать Рим, но лишь непоправимо расколол старую глину. То же самое можно сказать обо всех революционерах. О да, сенат победил — тогда. Гай умер общепризнанным мятежником. У него не было выбора. Но его смерть была лишь первой главой новой истории. И ты, мой дорогой, так и не преуспел в написании ее конца.
Я подумал о долгих муках гражданской войны, отвратительной ненависти и соперничестве, о забытых традициях наших великих республиканских предков. Я видел трупы, разрушенные сельскохозяйственные сооружения и угодья, напыщенных демагогов. Я заглянул в будущее. Из этого неясного миража молодые, самолюбивые, амбициозные лица смотрели на плоды моих трудов с презрением. Да, глина растрескалась. Неужели и я обманывался, веря, что могу выполнить роль гончара?
— Спасибо, Метробий. Я запомню твои слова. Извини, если покажусь тебе резким, но я очень устал.
Это было правдой: сильная усталость навалилась на меня, и предупредительные вспышки боли зашевелились в моей груди.
— А-а-а, аудиенция закончена.
Метробий поднялся и отвесил мне глубокий поклон:
— Прими мои искренние пожелания скорейшего выздоровления. Мне будет жаль видеть, что Рим лишится твоих мемуаров. Особенно после того, как я, можно сказать, вложил в их создание свою скромную лепту. Передавай мое почтение жене.
— До свидания, Метробий. Надеюсь, ты посетишь меня еще.
Я закрыл глаза.
— По первому твоему требованию, Луций.
Я слышал, как его тихие шаги направились к двери и шорох занавески на выходе. Когда он ушел, тишина зазвенела в моих ушах, словно в меня вселилась лихорадка.
Потом я лежал на спине на роскошном ложе в смутных сумерках, пока зимняя темнота не сомкнулась вокруг меня, катясь словно смерть с Тирренского моря. Мысли мои уносились прочь от больного тела, державшего меня здесь и заставлявшего влачить это жалкое существование, занятые воспоминаниями о тех последних часах катастрофы, которые предшествовали смерти Гая Гракха. Образы и сцены, полузабытые, полувымышленные, сменялись в моем мозгу, вспыхивая разом со вспышками ламп, когда раб, которого я не видел, тихо вошел в комнату и стал их возжигать.