Кардиффская послежизнь
Шрифт:
Но, независимо от величины отклонений, рано или поздно различия накапливаются, и квантовая связь утрачивается. Портал закрывается, и обитатели того мира продолжают свое существование, более не контактируя с нашим. В конце концов нам удается наладить связь с другим Кардиффом и повторить весь фокус сначала. И разговор всегда начинаю я, Джо Ливерседж.
Ну, или ты.
Вот почему Рэйчел от меня ушла. Она объяснила, что не в состоянии дальше жить с человеком, который так обошелся с реальностью, не говоря уже про собственную смертность.
— Ты говоришь обо мне за моей спиной? — спрашивала она. — Вы двое обмениваетесь впечатлениями?
— Она не ты, — отвечал я, — не Рэйчел, это просто другая женщина, на которой женат другой
— Единственная, — повторяла она надрывно. — Когда мужчины так говорят, думают они о других женщинах. Ты говоришь о моих двойниках. Копиях. Я тебе кто, кукла Барби серийного выпуска? Я этого не потерплю, Джо.
— Если хочешь, уходи.
— Жизнь коротка, — сказала Рэйчел и ушла.
А когда она ушла, я поступил так, как всегда поступал в тяжелые времена — с головой ушел в работу. Кардиффская группа первой построила холоднозовные машины, но другие университеты и корпорации тоже включались в гонку. Они пытались превзойти нас. Мы первыми наладили видеоконференции между параллельными мирами [2] , и мои двойники пообщались между собой, точно нас разделяли несколько офисов. Мы первыми внедрили пресуществление — собственно, позаимствовали у туристических агентств, где эту технологию разработали для тех, кто боялся летать; позднее от роботов перешли к подлинно человеческим телам, экипированным имплантами по последнему слову техники, так что создавалась иллюзия достоверного присутствия в ином мире. Пока что все нам удавалось, но ничто не доставалось просто так. Чтобы оставаться на плаву, пришлось откусить от большого отравленного яблока государственного финансирования: денег, притекавших обычным потоком в тихие университетские заводи, нам уже не хватило бы. Формально финансирование это служило признанием наших заслуг, выводящих Королевство на передовые позиции в столь новой области исследований. Наука ради науки. Крупные концерны, нацелившиеся на коммерциализацию наших разработок, благоразумно оставались в тени.
2
В квантовой физике теоретическое устройство с таким принципом действия обычно называется «телефон Эверетта».
Чушь, конечно. Все это понимали.
В эпоху, когда правительство может кого угодно посадить под замок за подозрительное поведение, технология всегда сопряжена с рисками для безопасности. Как только налажена перекрестная ссылка, двойников можно независимо арестовать и допросить, если соответствующие агентства договорятся между собой. Скорми одному историю из одной времялинии и послушай, что он тебе ответит.
Конечно, никто ни разу не осмелился так поступить. Но платили нам за наши разработки, за бункер высшего класса защиты и за системы резервирования данных отнюдь не радетели чистой науки, а служба национальной безопасности. Кто ж еще?
Я упомянул, что яблоко было отравлено? В благодарность за бескорыстные пожертвования правительство испросило себе выделенную линию сверхсекретной коммуникации с нашей лабораторией. Их деятели общались друг с другом через посредство наших машин, а мы — как и остальные сотрудники факультета — понятия не имели, о чем. Они не вмешивались в наши дела. Мы не лезли в их.
Но бесплатный сыр бывает известно где.
Сегодня за сыр пришлось расплатиться сполна.
Три месяца с момента взрыва. Окно в альтернативный Кардифф закрылось через четыре дня после катастрофы, так что мы терялись в догадках, что они намерены предпринять дальше. Когда связь оборвалась, число жертв не было даже подсчитано. О планах реконструкции города никто и не заикался. Мы больше не пересеклись с той вселенной, и не пересечемся, даже если холоднозовные машины проработают до конца времен. Она разошлась с нашей так сильно, что квантовая перекрестная ссыпка просто не сработает.
В моем Кардиффе денек выдался неплохой. Солнце садится, кафешки делают выручку, посетители, рассевшись на летних площадках, веселятся и расслабляются. За три месяца ничто особо не изменилось. Разумеется, всякий, кто заглядывает в мировые новостные ленты, в курсе, что та версия Кардиффа погибла, стерта с лица земли. Они видели фотографии и видеоклипы, доказывающие это.
Кое-кто, вроде меня, даже пресуществовал в той реальности. Мы бродили — или, как в моем случае, трамбовали гусеницами — дымящиеся развалины, ничем не напоминавшие этот город.
Для большинства воспоминания о взорванном Кардиффе постепенно отошли на задний план, как если бы они увидели эту сцену в тупом летнем блокбастере с дорогущими спецэффектами. В мире много чего случилось с тех пор. Холоднозовные ссылки перекинулись в сотни других реальностей, со своими скандалами, интригами, чудесами и сенсациями.
Но есть люди особого склада. У них память куда лучше.
За утренним кофе я просматриваю свежую газету. Где-то на третьей странице маленькая непримечательная заметка о недавнем аресте и заключении в тюрьму жителя Кардиффа.
Его имя ничего не значит. Он ведь британец? Британец. Валлиец, если точнее. Фамилия, правда, не Джонс и не Эванс, даже если подыскать валлийские аналоги...
Он ничего дурного не совершил, единственное вменяемое ему преступление числится за двойником, взорвавшим Кардифф в той вселенной. Да и это натяжка: он даже не участвовал в заговоре, он просто сдал комнату истинным террористам. Возможно, он догадывался, как обстоит дело, но ничуть не менее вероятно, что от него это утаили.
К сожалению, все они мертвы, так что спросить у них не получится. Их аналоги в том Кардиффе погибли в момент взрыва бомбы, что же до наших, то они покончили с собой, когда собранное на коленке устройство из-за дефекта пайки взорвалась не так, как следовало, оставив двоих калеками. Следы, ведущие к сети финансистов и специалистов по ядерной физике, оказались ложными. Мы связывались с иными версиями Кардиффа, но там история ничем не отличается от нашей: террористы тоже мертвы. Это означает, что из всех участников теракта в руках правительства остался только человек, предоставивший злоумышленникам крышу над головами. Его они могут сцапать, не исключено, что он даже что-то знает.
Его допрос, если верить сообщениям в прессе, исключает эту возможность. Он был очень дальним родственником одного из незадачливых террористов, ни в каких экстремистских организациях прежде не числился. Я уже устал удивляться, как все обернулось в нашей реальности: бомба не сработала, двое террористов покалечились, в конце концов все покончили с собой. Гражданские потери: никаких. Радиационное загрязнение: пренебрежимо малое. Ущерб частной собственности: незначителен.
Не будь у нас сведений из другого Кардиффа, можно закрывать дело. Обвиняемый невиновен. Правосудие уже свершилось само собой.
Проблема в том, что эти сведения у нас есть. Мы знаем. И нам надо на ком-то выместить свой гнев.
Если верить газетной заметке, подозреваемый скоропостижно скончался в заключении от сердечной недостаточности. Правительство заявило, что он страдал пороком сердца, и такое могло произойти в любой миг.
Я пытаюсь вообразить, что они с ним сделали. С бедным непричемным ублюдком.
Я закрываю газету, допиваю кофе и иду на трамвай. Еду в университет. По совпадению, опять воскресенье. На факультете пусто, если не считать нескольких автоуборщиков. Любой сотрудник с крупицей здравого смысла в башке далеко отсюда. Наслаждается погодой и видами города.