Карьера Ногталарова
Шрифт:
Разомлевшие, размякшие, утерявшие свой блеск, свои чудесные очертания, лишенные былой красоты, снежинки, вырываясь из объятий облаков и попадая в солнечные лучи, таяли в воздухе, становились дождевыми каплями и, падая на землю, смешиваясь с ней, превращались в грязь, которая, брызгая из-под ног, ложилась неопрятными пятнами на стены. Глядя на погоду, человеку представлялось, будто он приглашен на богатое пиршество, но поданы только первые блюда, жидкие, от которых валит пар, от вторых же блюд, жирных и мясных, в воздухе стоит лишь запах, самих же их еще не видно.
Вот
— Товарищ Ногталаров не из тех заведующих, которые рады принять услугу чужого курьера! — сказал наш герой.
Потерявший кабинет, машину, не имеющий больше ни заместителя, ни секретарши, не нуждающийся теперь ни в печати, ни в красном карандаше, он один пешком, опираясь на палку, медленно направился домой. Как только товарищ Ногталаров очутился на улице, ему почудилось, что он попал в холодную баню. Ему казалось, будто он, намылившись, вспотев, собирается смыть с себя мыло, но вдруг подача горячей воды прекращается, пар, только что душивший его, куда-то улетучивается, и он, Ногталаров, стоит одиноко на льду, голый, босый, против ветра.
Дрожь, охватившая его тело, усилилась. Он ускорил шаги. Почувствовал, что задыхается. Снова замедлил шаги, затем остановился, чтобы передохнуть. Он поднял голову, ловя свежий воздух, перед глазами его плясала пестрая вывеска: «Закусочная», которую он увидел впервые за двадцать лет.
Товарищ Ногталаров слышал, что спиртные напитки доставляют человеку удовольствие в двух случаях: когда у него настроение приподнято и, наоборот, когда подавленно; первую часть этого утверждения он проверил семнадцать лет назад, в первый день работы в лавке утильсырья, в этой самой закусочной. Но так как за семнадцать лет он никогда не был в плохом настроении, то проверить достоверность второй части упомянутого мнения ему пока еще не приходилось. Теперь же настроение его было настолько плохо, что он почувствовал потребность выпить, и не в одиночестве. Зашел в закусочную.
— Стакан водки!
— Пожалуйста!
В несколько глотков пропустил через горло весь стакан водки, словно принимал горькое, но полезное лекарство, и моментально почувствовал, как согрелось его тело. Закурив папиросу, он снова приказал продавцу:
— Репете!
— Слушаюсь! — ответил тот.
Налив в стакан водки и поставив его перед товарищем Ногталаровым, продавец спросил:
— Чем закусите?
— Не нужно мне никакой закуски.
— Ну хотя бы соленым огуречиком. Как бы водка нутро вам не сожгла.
— Пеплу бояться огня не приходится.
Товарищ Ногталаров покосился на продавца.
— После того блеска, что меня окружал, что мне твой соленый огурец?! — воскликнул товарищ Ногталаров и, схватив второй стакан водки, стоявший перед ним на стойке, опрокинул его.
Вдруг глаза товарища Ногталарова заблестели; вперив свои искрящиеся глаза в продавца, он громко спросил:
— Тебе, товарищ, лучше знать, чем это… запивают?
— Зависит от вкуса, товарищ. Одни запивают вином, другие пивом.
— Как по-твоему? К числу каких людей ты меня относишь?
— Как сказать? Не знаю, право, — продавец внимательно оглядел клиента, — по-моему, ни к одному из наших постоянных клиентов.
— Вот молодец! Правильно сказал. Я не из тех, что походят на обыкновенных людей! Знаешь ли ты, кто я такой, а?
Продавец был занят другим клиентом, поэтому не ответил на вопрос. Облокотившись на стойку, товарищ Ногталаров погрузился в глубокое раздумье, затем покачнулся, что-то пробормотал и, схватив графин с пивом, приготовленный для другого клиента, отошел в угол.
— Молчание! Внимание!.. Слово дается товарищу Ногталарову! — закричал он и прижал к губам горлышко графина.
Выпив часть желтой, пенившейся жидкости, а остальное пролив на грудь, он посмотрел на пустой графин и громко добавил:
— Где я нахожусь?
Вдруг стоявший перед ним вспотевший графин превратился в блестящее зеркало, и глазам его представилась его волосатая грудь. Он понял — здесь баня. Теперь и лицо его, как всегда в бане, было покрыто испариной и глаза были красны. Только почему-то голова не была повязана полотенцем и на плечи не накинута купальная простыня. Эта деталь заставила товарища Ногталарова долго от души хохотать.
Когда он вышел из закусочной, на улице уже горели огни. Свежий ночной ветер, дувший ему в лицо, вдруг ударил в голову, и вместе с головой стало качаться и все его тело. Ноги его заплетались, длинные руки, словно ветви засохшего дерева, качались от ветра. Но какая-то таинственная сила, поддерживая его, не давала ему терять равновесие и падать. Ногталарову казалось, что у него три руки и три ноги. Однако, как он ни напрягал свой мозг, никак не мог понять, что этот новый придаток его организма не что иное, как палка, которой он вооружился после падения с лестницы.
Вдруг он сильно покачнулся, словно подхваченный мощной волной, и схватился за столб электролинии. Прислонившись спиной к нему, упершись в землю конечностями, согнув шею, он несколько минут стоял в таком положении. Спустя некоторое время он снова пустился в путь. Не зная, куда идет, он шагал, покачиваясь, по узкому тротуару. Навстречу ему попался старик небольшого роста, с белой бородой, с палкой в руке. Товарищ Ногталаров схватил его за ворот, прижал к стене.
— Стой, больше уж ты не ускользнешь от меня, старая развалина! Я тебя искал днем с огнем, наконец-то ты мне попался в руки. Не быть мне товарищем Ногталаровым, а быть самим Утиляровым, если я сейчас, раздев и сняв с тебя все ценные куски металла, не сдам их в контору по сбору утиля!