Карьеристки
Шрифт:
Розен прижался к ее губам, как бы приглушая буйство ярких красок спокойным темно-синим цветом костюма.
«Думай по-еврейски, одевайся по-английски». Единственный совет, которым напутствовал его отец. И очень хороший совет, подумал Розен.
Он засунул язык ей в рот, обрадовавшись мгновенному ответу и наслаждаясь им.
Молодые непростительно самодовольны.
— А теперь давай отсюда, — сказал он твердо, отстраняясь. — Вам тоже надо работать, мисс Росси. — Разве ты не говорила утром, что готовишь материал о новой девице из «Мьюзика рекордс»? Той, что недавно поселилась в Нью-Йорке? Мне показалось,
— Ровена Гордон, — сказала Топаз, тоже отстраняясь. Лицо ее потяжелело. — Но ничего особенного она собой не представляет, я просто интересуюсь этой группой.
Натан взглянул на Топаз. Интересно, сейчас она уже не могла дождаться, чтобы вернуться вниз.
Он вздохнул. Эта девушка оставалась для него тайной.
— О'кей, хорошо, — сказал он вежливо. — «Атомик масс»? Так называется группа? Джо говорил, вы копаете вокруг них, так что и мне следует знать. О них ходят совершенно дикие слухи. Вполне возможно, это следующие…
— Я знаю, — перебила Топаз.
Он улыбнулся ей. Ненормальная, но он ее обожает.
— До вечера, — сказал Натан, когда она собралась уходить. — Я люблю тебя. И кстати, Ровена Гордон — это не пустяк, Топаз. Если она добьется успеха группы, то займет весьма сильную позицию.
Шестое июля, четверг, утро сырое и теплое, небо в облаках, серость повисла над городом, от переполненных людьми тротуаров, забитых машинами улиц вверх поднимался пар.
Два кандидата на пост редактора «Экономик мансли» в «Америкэн мэгэзинз» ехали в лифте на пятьдесят девятый этаж, в зал для заседаний членов правления, это на один этаж ниже гуверовской стеклянной колыбели власти. Оба были тщательно и официально одеты, но Джо Голдштейн казался гораздо увереннее и спокойнее.
Он нес папку с диаграммами и статистическими данными для выступления: ясный, умный, деловой анализ экономики, способный всем и вся продемонстрировать, насколько Джо Голдштейн подходит на пост руководителя журнала. Если журналы, которыми он занимался по сей день, не говорят сами за себя.
Джо взглянул на Топаз, у которой ничего в руках не было. Она нервно похлопывала ладонью по бедру.
Джо настроился еще суровей. Эти маленькие девчонки откусывают больше, чем могут проглотить.
Если Топаз Росси настаивает продолжать игру, ну что ж, она получит весьма серьезный урок.
Он снова украдкой посмотрел на нее.
Он стоял очень близко, между прочим, от ее хорошенького зада.
Все смотрели на Джо Голдштейна, выступавшего с самым замечательным, самым изысканным докладом в своей жизни. Собравшиеся были очарованы, улыбались, кивали. Натан Розен взглянул на бумаги, разложенные перед соседом, тот сделал пометку — позвонить маклеру.
В общем-то, думал Натан, Голдштейн в каком-то смысле поступает очень великодушно и как бы делает Топаз комплимент — лезет из кожи, стараясь убедить, что может возглавить журнал, стремится воздействовать на решение, которое и так уже, по сути, принято. Шаблонный путь.
Розен посмотрел на Топаз в кресле у дальней стены, слушавшей Джо с вежливым вниманием. Она выглядела
Натан решительно повернулся к Джо, чувствуя себя слегка смущенным. Надо сосредоточиться, дьявол, вся эта чертовщина — по его вине. В эти дни он не мог судить беспристрастно и хладнокровно, склоняясь то в одну сторону, то в совершенно противоположную. Ну взять так называемое соревнование за «Экономик мансли». Разве не пример? Натан Розен считал, что Топаз Росси не должна участвовать в схватке, а Гуверс, желая выглядеть либералом, допускал в качестве кандидата женщину. И в этом тоже вина его, Натана. Он поддержал Топаз, когда та настояла, захотела попытаться. Он сидел в этом же офисе босса и говорил: пусть соревнование между Джо и Топаз решит, кто получит журнал.
Кого он пытался обмануть? Джо с самого начала собирался погубить ее, и теперь вот, пожалуйста, как раз этим он и занимается. А ему, Розену, и как любовнику Топаз, и как начальнику, следовало проявить жесткость и отказать ей в праве участвовать в игре. А теперь спросят его личное мнение, и он должен будет сказать…
Да, его вина, его ошибка, и бедняжке Топаз придется расплачиваться. Он же вывалил на нее тонну кирпичей, этот Голдштейн, и каково ей теперь перед коллегами?
— …если это в динарах и в долларах, — заключил Голдштейн под доброжелательный смех и аплодисменты и направился в кресло рядом с Топаз, протягивая ей руку и садясь. Она быстро пожала ее, избегая смотреть в лицо, пробормотала поздравления. Сидящие за столом члены совета что-то писали на листках бумаги, но по добродушным улыбкам было ясно их мнение.
Он прекрасно выглядел, призналась Топаз. Совершенно замечательно. Жаль, что он такой подонок, красивый самоуверенный сукин сын.
— А теперь, — сказал председательствующий, — правление заслушает мисс Топаз Росси, редактора журнала «Герлфренд», журналистку, пишущую для многих наших изданий. Мисс Росси, пожалуйста.
Топаз встала, на нее смотрело семь пар глаз, в которых она заметила гораздо большее, чем просто вежливый интерес.
— Выступление мистера Голдштейна — самый лучший, самый замечательный пример экономического анализа, который мне когда-либо доводилось слышать, — начала Топаз ясным голосом. — И если бы он претендовал на работу ведущего корреспондента или старшего литсотрудника, он, безусловно, мог бы занять это место.
Она помолчала.
— Но не дело редактора писать в журнал. Я как-то ужинала с мистером Голдштейном в прошлом месяце и призналась, что я не такой уж эксперт в экономике, я эксперт по продаже журналов. И это действительно так.
Семь пар глаз смотрели с явным интересом.
— Работа редактора — редактора, — если вы не против, в «Экономик мансли» не должна заключаться в объяснении сути соглашения по тарифам и торговле. Его задача в том, чтобы переманивать рекламу из журналов «Экономист» и «Бизнес уик» и за счет ее повышать тираж. Именно это я и буду делать.