Карьеристки
Шрифт:
— Если мы раскрутимся как следует, — засмеялась она, — мы не почувствуем себя слишком ограбленными. Во всяком случае, зачем вы тогда послали меня к Майклу Кребсу, помните, сколько у меня было денег? Полторы сотни тысяч долларов! Мы же понимали — на такую сумму он никогда не согласится.
— Да, — признался Оберман. — Не знаю, детка, просто импульс. Мне захотелось послать тебя к нему, припереть его к стенке, посмотреть, что у тебя получится. У меня было ощущение, что вы подходите друг другу, и хотелось заинтересовать его тобой. Если бы ты явилась с нужной суммой денег, ты стала бы просто очередным клиентом, а «Атомик масс» — очередной
Ровена положила трубку, в который раз почувствовав: Джош Оберман — один из самых умных и тонких мужчин, которых она когда-либо знала. Как замечательно он понимал Майкла Кребса, как замечательно он понимал ее.
А восхождение «Атомик масс» раскручивалось на полную катушку.
Прилетела Барбара Линкольн, поселилась в «Парамаунт», Ровена встречалась с ней каждое утро, потом бежала дальше по кругу. Формально это уже было не ее дело, Ровена работала на «Мьюзика», а сеть распространения дисков «Атомик масс» создавала фирма «Электра», но Барбара и ребята настаивали на участии Ровены. Все вместе, и очень часто Майкл Кребс с ними, набивались в лимузин и катили в «Уорнерз», начиная плотный день с интервью, фотосъемками, записями на радио.
Не было времени появляться даже на своей новой фирме. «Забудь об этом, — думала Ровена, — пока».
— Эй, Ровена, как дела? — спросила Барбара, целуя ее в щеку. Она полюбовалась темно-красной туникой от Донны Каран, лодочками от Чарльза Дэвида, шелковыми колготками от Вулфорда. — Ты потрясающе выглядишь.
— Ты тоже, — ответила подруга, возвращая поцелуй и взгляд обожания.
Барбара всем дизайнерам предпочитала Армани, вот и сейчас на ней переливалось шелковое платье, отделанное бисером. Каждый день она появлялась в чем-то невозможно ярком и совершенно непрактичном, не обращая внимания на грязь на улице или на то, что в «Уорнерз» все ходят в джинсах.
Ну что ж, надо смириться, улыбаясь, подумала Ровена. Барбара вообще нигде и ни в чем не идет на уступки.
— Кстати, именно по этой причине мы работаем с тобой, — подтрунивал Марк. — Нас должны окружать только красивые женщины. Иначе что станет с нашим имиджем?
— Нашим имиджем! Ты, ты — дерьмо, — хмыкнул Джо, ткнув ударника в плечо.
Кребс сел напротив Ровены в лимузине, вежливо кивнув ей — и только.
— Что, мальчики, с похмелья? — спросил Майкл.
В эти дни он был более чем осторожен. Рассуждения о талантах Ровены прекратились. С тех пор как она переехала в Нью-Йорк, он вообще не хвалил ее на публике, к тому же Ровена заявила: если он хотя бы не признает перед всеми, что они друзья, окружающие сочтут их любовниками. Не бывает же так — человек без причины то пылает, то превращается в ледышку. Боже мой, мужчины такие глупые, особенно красивые.
Джо кивнул, улыбаясь.
— Да, завернул в «Континентал дивайд». Ночью не хватило денег.
— Но ты заплатишь, — строго по-отцовски сказал Майкл.
Певец пожал плечами, лимузин, мягко тронувшись, влился в общий поток.
— Но он молчит, что всю ночь возился с тремя девками, которые…
— Зак, — предупреждающе одернул Кребс, бросив взгляд на менеджера группы, Барбару.
Но гитарист ухмыльнулся.
— Барбара не придает этому никакого значения, — уверенно заявил он.
Та кивнула, улыбнувшись Майклу с аристократическим равнодушием. Ровена просто восхищалась Барбарой: всего несколько месяцев подруга занимается рок-группой, но поняла все неписаные законы. Один
— Они могут делать все, что хотят. Они не какие-нибудь старые женатые мужики вроде тебя, Майкл, — произнесла Барбара таким тоном, как будто хотела сказать: «Даже если бы и так, мне плевать».
Кребс хмыкнул.
Барбара и группа принялись спорить, как лучше начать раскрутку альбома, и Майкл наконец посмотрел на Ровену. Симпатичное платье, похожа в нем на школьницу. Майкл тотчас почувствовал возбуждение. В последнее время он был немного не в себе: собирался уже закончить с ней, боясь, что что-то просочится в публику, а он не мог рисковать — Дебби не должна ничего знать.
Майкл Кребс любил жену и сыновей. Семью. Она — самое важное в его жизни, говорил Майкл. Его же родители только обеспечивали сына, и больше ничего. Он с детства научился скрывать свои чувства, держать капризы и желания под строгим контролем — вот результат их отношения к нему. Что ж, зато он при любых обстоятельствах умеет владеть собой. Всегда. И если это ему дали родители — и на том спасибо.
Возможно, как раз это и соблазнило Ровену Гордон, подумал Кребс, медленно окидывая взглядом ее изящные формы. Он видел ее едва ли не насквозь, подмечал даже легкие тени под юбкой, наслаждался, представляя себе бледные услужливые бедра и недавние удовольствия. Он знал многих женщин, ему встречались более красивые, более опытные в постели, чем Ровена, но мало кто отличался таким умом. Майкл Кребс, как многие мужчины-евреи, ценил в каждом человеке ум, включая и женщин. Его он не пугал, а привлекал. Кроме всего прочего, это означало, что Ровена пришла к нему с открытыми глазами, прекрасно понимая безнадежность своего положения, и тем не менее с готовностью легла с ним в постель. А может, именно это и стало искушением — попасть под его полный контроль.
«Я люблю свою жену. Я хороший отец для своих сыновей, гораздо лучше, чем мой отец для меня», — думал Кребс. Ровена заерзала, увидев, что Майкл смотрит на нее. Он заметил ее мгновенную реакцию — губы приоткрылись, кровь бросилась в лицо, а зеленые глаза то не отрываясь смотрели на него, то избегали взгляда, и она делала вид, что рассматривает Манхэттен через окна лимузина. Его плоть напружинилась.
А мальчики и Барбара продолжали что-то объяснять друг другу.
— Ровена, — тихо сказал Майкл.
Имя прозвучало как команда.
Она посмотрела на него, огонь опалил ее — он думает о ней, он вспоминает, что они делали в последний раз. Желание змейкой поползло по телу. Четыре дня назад, как раз перед выпуском диска, Майкл повез ее к ней, на Восточную, шестьдесят семь. Заставил раздеться в спальне. Она снимала одежду так, как он ей приказывал, мучительно медленно. Он требовал замереть, повернуться… она подчинялась. И к тому времени, когда разделась, Ровена настолько возбудилась, что едва могла терпеть, а Кребс сидел совершенно одетый и говорил, что намерен с ней делать и как, Ровена все больше разгорячалась, потом зарыдала от нестерпимого желания. Стоять обнаженной перед совершенно одетым мужчиной, покорно слушать его — это подвело ее к последней грани. Кребс поднялся, нарочито медленно, не прикасаясь, обошел вокруг, разглядывая каждый изгиб тела, грудь, ноги, и наконец перевел глаза на низ живота. Ноги Ровены задрожали, она больше не могла владеть собой и кончила, хотя Майкл Кребс не дотронулся до нее и пальцем.