Карфаген должен быть разрушен

Немировский Александр Иосифович

— Любой приказ будет принят к сердцу и выполнен! — ответил сириец, склонив голову.

— Речь идет об уничтожении кораблей и боевых слонов.

Сириец побледнел. Лоб его покрылся испариной.

— Но без решения царя… Как я могу, — пробормотал он.

— Царю девять лет, — сказал Сульпиций. — Если ты за него правишь, то и решай за него.

— У нас враги, — лепетал Лисий. — Опять восстал Иерусалим. Без слонов и кораблей нам не справиться…

— Все это ваши дела! — оборвал Сульпиций. — Нам же приказано добиться точного выполнения условий мира с Антиохом Великим. Разрешено держать десять трирем,

ты же построил корабли с пятью палубами…

Боевых слонов иметь не положено. Мы должны убедиться в уничтожении пятипалубников и боевых слонов.

— Но слоны в Апамее, — сказал Лисий.

— Знаю! — бросил Сульпиций. — Мы начнем с кораблей и кончим, с твоего разрешения, слонами.

— Я схожу за воинами, — проговорил Лисий, опуская голову, — видят боги, я сделал все, чтобы защитить царскую честь.

— Как ты его прижал! — восхищенно воскликнул Октавий, когда сириец удалился. — Мне казалось, он будет дольше сопротивляться.

— Да! Он из тех, о ком говорят: медлителен на ноги, скор на язык. Но запомнил урок, который дали мы его Антиоху.

— О каком Антиохе ты говоришь?

— Об отце мальчика, который ныне правит. Он осадил Александрию египетскую, и сенат принял решение, чтобы царь вернулся в Сирию.

— Да, да! — перебил Октавий. — Я сам за решение голосовал. И, помнится, Антиох выполнил волю сената.

— Выполнил, — согласился Сульпиций. — Но как? Я тогда был младшим послом при Попилии Ленате. Пришли мы в царский лагерь. Жарища. Слепни над головой вьются. Я сорвал прутик, чтобы их отгонять. Антиох выходит из царского шатра и с нами стоит. Попилий Ленат изложил решение сената. Антиох сказал: «Надо подумать!» — и направился к шатру. Тут-то Ленат выхватил у меня прутик и обвел вокруг царя круг. «Думай, — приказал он, — не выходя за черту!»

— Ну и Ленат! — расхохотался Октавий.

Показался Лисий в сопровождении воинов. Октавий насчитал пятнадцать человек.

— Боевые суда в восточной гавани, — сказал Лисий, не поднимая глаз. — Мы готовы.

— Знаю! — бросил Сульпиций. — Но два пятипалубника ты спрятал в бухточке, что в трех милях от города. Прикажи их привести. Сегодня мы покончим с кораблями, а завтра — со слонами.

Над восточной гаванью Лаодикеи полыхало гигантское зарево. По палубам прыгали языки пламени, обнимая деревянные украшения на носах обреченных кораблей. Как пираты в красных туниках, они ползли вверх. И вот уже они скользят по парусам, распространяя удушливый чад. Словно стрелы, с треском вылетают искры и гаснут в розовой воде.

Октавий оглянулся. Толпа безучастно наблюдала за исполнением сенатского приговора. Горели корабли, построенные на деньги лаодикийцев и их руками, а они безмолвствовали. «А если бы по приказу чужеземного царя уничтожались римские суда? — подумал он. — Молчала бы римская чернь? Нет, едва ли. Но тут — Азия, веками приученная к повиновению. Страна льстивых улыбок и низких поклонов».

СУР МЛАДШИЙ

Улочка вела вниз, петляя по склону холма, так что площадка с загонами для слонов, огороженная каменной стеной, занимала место сцены, а часть города над нею казалась амфитеатром.

Сходство это было тем более разительным, что склоны холма заполнились толпой. Снизу уже не было видно улочки,

а только тысячи голов и тел, от загонов до верха, откуда начинался спуск в низину.

Октавий поправил на себе черный гиматий — его пришлось одеть поверх туники (ведь, как ему объяснили, к боевым слонам нельзя приближаться в белом, как к быкам в красном) — и перевел взгляд на начальника стражи.

Смуглый лоб сирийца был покрыт крупными каплями пота, хотя было ветрено и нежарко.

— Выводи, — распорядился Октавий.

— Может быть, отложить, — проговорил сириец дрожащим голосом. — Смотри, сколько людей… Вся Апамея…

Обернувшись, Октавий еще раз оглядел молчаливую толпу. «В Лаодикее зевак было больше! — успокаивал он себя. — Они мирно наблюдали и молча разошлись».

— Выполняй положенное! — отчеканил посол.

Воины вывели из загона серую громадину. Слон шел, миролюбиво размахивая хоботом. Ему ничего не стоило броситься на кучку людей. Но кажется, и он, как Октавий, не ощущал смертельной опасности и спокойно дал привязать себя к четырем косо врытым в землю столбам. Так много раз люди уже испытывали его послушание!

В толпе между тем нарастало волнение, из гула голосов выделялись возгласы: «Сур! Сур!»

Даже не знавший арамейского [52] Октавий смутно почувствовал значение этого слова, звучавшего, как призыв, все настойчивей и настойчивей.

— Слона зовут Суром? — спросил он.

— Суром, или Сирийцем, — глухо проговорил начальник стражи.

Октавий вспомнил, что то же имя носил последний слон Ганнибала, на которого он перебрался, когда под ним пал конь. «Значит, — подумал Октавий, — тот слон был тоже из Сирии».

52

Во II в. до н. э. коренное население Сирии, Палестины и других частей Передней Азии говорило на арамейском языке. Государственным языком Сирии был греческий.

— Приступай! — приказал Октавий.

К слону приставили лесенку. Один из воинов обнажил меч, но не успел он влезть на первую ступеньку, как кто-то со стены прыгнул Октавию на спину, опрокинул его и стал душить. Это послужило сигналом. Толпа ринулась вниз, и будь здесь тысяча воинов, а не пятнадцать, ее не смогли бы остановить.

Пока одни плясали на теле Октавия, другие развязывали слона и выводили его за ворота. Это зрелище запечатлелось в памяти апамейцев на долгие годы. Сур Младший поднимался вверх по улочке в окружении ликующей толпы, и все, кто встречался на пути, падали на колени и, обливаясь слезами, восхваляли богов, сохранивших жизнь любимцу и гордости Сирии.

Приученный пробиваться сквозь тучи стрел и дротиков, слон был напуган дождем цветов, сыпавшихся на него сверху. Возбужденный, он поднял хобот и протрубил громко и призывно.

АЛЬБА ФУЦИНСКАЯ

Это был первый город Италии, который Полибий посетил в самом начале своего путешествия. Холм, опоясанный кирпичной стеной. Улицы, заросшие травой. Бродячие собаки. Запах запустения и одиночества.

Дом изгнанника показал за асс босоногий мальчишка. Со скрипом открылась дверь, и вот уже Полибий в объятьях друга.