Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
Проговорив: «Посмотрели и хватит!» — отец резко повернулся и двинулся по дорожке к дому. Никто из нас не видел, как закрылись ворота. Мы только услышали лязг засовов, заглушаемый ревом из-за стены. Проходя мимо меня, отец грустно произнес: «Вот мой последний триумф, дочка».
Глаза Корнелии наполнились слезами. «Как ты прекрасна, дочь Сципиона! — подумал Полибий. — Почему я не родился римлянином и сенатором. Тогда бы я, а не Гракх пришел к Сципиону просить твоей руки».
— Прости меня, Корнелия, — прошептал Полибий. — Моя покровительница Клио эгоистична, как все, кроме тебя, женщины в мире. Это она внушила мне
Корнелия вскинула голову:
— О чем ты, Полибий! Это я сама пришла к тебе рассказать об отце. Я хочу, чтобы он остался в истории.
В ТАВЕРНЕ
В небе ни облачка. Под пристальным оком Гелиоса млела завороженная земля. По дороге, ломаясь на плитах, скользила тень коня и всадника. Лахтун мотал мордой, отгоняя назойливых мух. Полибий облизывал растрескавшиеся губы. Жажда сжигала гортань.
Повернув в поисках ручья или, наконец, пруда, Полибий заметил прикрепленную на кольях деревянную доску с намалеванной амфорой и надписью корявыми буквами: «Остановись, путник! Вакх обещает тебе вино, а хозяин закуску и отдых по сходной цене».
«Таверна появилась вовремя», — подумал Полибий, сворачивая на пыльную тропинку.
И вот он уже у приземистого каменного дома, с примыкающим к нему деревянным сараем. В его тени виднелся стог сена и рядом с ним — пара мулов. Распряженная повозка стояла в нескольких шагах. В стену вбито несколько железных колец, и от одного из них тянулась длинная веревка, конец которой уходил к каменной ограде и исчезал в колодце.
Спешившись, Полибий отвел Лахтуна к стогу, стряхнул с себя пыль и двинулся к полуоткрытой двери.
Потребовалось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к полумраку. Во всю длину помещения тянулся стол, за который могло усесться человек двадцать. Но сейчас на грубо сколоченной скамье сидел один гость, судя по позе, уже успевший отдать должное винной кладовой. Локти незнакомца, при ближайшем рассмотрении оказавшегося юношей лет двадцати, уместились между амфорой, фиалом и грудой обглоданных костей.
При виде Полибия юноша вскинул вверх обе руки, словно бы взывая к богам, и воскликнул:
— Сюда! Тебя послали сами небожители, чтобы скрасить мое одиночество. Да и трактирщик, клянусь Геркулесом, будет рад вытянуть из тебя пару ассов.
Полибий не любил пьяных собеседников, но сейчас ничего не оставалось делать, как занять место напротив. Лицо юноши показалось Полибию знакомым. «Где бы его я мог видеть?» — подумал он.
Юноша, изображая петуха, взмахнул руками, и из его рта вырвалось звонкое: «Ку-ка-ре-ку!»
На этот крик из двери вылетел малый с подносом, и рядом с Полибием появились жареная курица и фиал с вином.
— Надо бы и воды, — сказал Полибий, вытирая ладонью лоб.
Пока Полибий с наслаждением пропускал глоток за глотком, юноша занимал его разговором.
— Сразу отличишь эллина от скифа, — он показал на амфоры с вином и водой, — впрочем, говорят, теперь и скифы не чистое вино хлещут, а с водою его смешивают. Со времен старика Геродота произошло много перемен. Геродот и о Риме не слыхивал, а теперь ромеи миром владеют.
— А ты разве не ромей? — спросил Полибий, внимательно разглядывая юношу.
— Я такой же эллин, как и ты.
— А
— Шкуры скупаю. Они, как любит говорить мой патрон Филоник, не фиалками пахнут. А тебя какие дела в эту глушь завели?
— Я путешествую, — отозвался Полибий. — Встречаюсь с людьми. Хочу узнать о мире, в котором не было ни тебя, ни меня.
— Историей, что ли, занимаешься? — поинтересовался юноша.
— Хочу просто знать, как это было, всю правду, без вымыслов и прикрас.
— Поди узнай ее! — хмыкнул юноша. — Вот кости петуха, — он сгреб их обеими руками в кучу. — Попробуй определить по костям, черный он или рыжий. Дня три назад меня на дороге стражники остановили. Двое их было. Один такой страшный, что от одного его вида можно умереть. Схватил меня он за рукав и кричит: «Попался», а я ему: «Отпусти! Хозяйский гиматий порвешь!» Тут другой стражник вмешался: «Оставь, Орбилий! Видишь, этот постарше!» — «Но ведь похож, как две капли молока!» — сказал Орбилий, разжимая кулак. Вот что случается! Людей можно спутать. А ложь за правду принять или, наоборот, истину объявить ложью — раз плюнуть.
— А я знаю, кого стражники искали! — оживился Полибий.
Юноша вскинул голову.
— Александра, сына Персея, ты на него очень похож. Видимо, Александр сбежал.
Юноша свистнул. Лицо его изменилось на глазах, приняв гордое и надменное выражение. Но Полибий, присмотревшись к соседу по столу, уже не удивился этому превращению.
— Тебе актером быть, а не шкуры скупать, — улыбнулся Полибий.
Юноша махнул рукой:
— Уже был. Целое лето разъезжал с актерами по Италии. Ну, пойду я, а то мулы застоялись.
К ЗВЕЗДАМ СЕВЕРА
Царевич Александр держал путь по звездам. Они вели его на Север, в земли, населенные полудикими племенами. Других путей нет. Море принадлежит ромеям.
Хлеба, которым Александр запасся в Альбе, хватило на три дня, и юноша утолял голод яблоками и грушами. Однажды он наткнулся на заблудившуюся корову и высосал молоко прямо из вымени. Оно пахло душистыми травами, вместе с ним по телу разливались тепло и сытость.
Спустившись с лесистых гор, Александр оказался на равнине, также покрытой лесами, только еще более густыми. Здесь можно было идти и днем, не опасаясь кого-либо встретить. Он понял, что Италия осталась позади, и он в стране, которую ромеи называют Цизальпинской Галлией. Царевич знал, что за нею находятся Альпы, а за Альпами живут неподвластные ромеям варвары. Как-то днем он отдыхал у дуба с расщепленным стволом. «Дуб называют деревом Зевса. — Александр вспомнил рассказ Исагора. — Но Зевс поразил его своей молнией. Не так ли царь богов обрушивает бедствия и на земных царей, чтобы испытать их дух?»
Внезапно раздался шум раздвигаемых кустов и шелест сухих листьев. Александр вскочил, приготовясь бежать. Но нет, это не люди, а какие-то странные животные, тощие, с короткой черной шерстью, с длинной вытянутой мордой, которой они шевелили листья, отыскивали желуди. «Может быть, это свиньи, — подумал мальчик. — Но нет! У ромеев свиньи толстые, неповоротливые, с белой шерстью, сквозь которую просвечивает розовый жир. И где это видано, чтобы свиньи сами бродили по лесу».
Внезапно где-то запела пастушья свирель. Животные всполошились и двинулись в том направлении, откуда слышались звуки. Александр пошел за ними.