Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
Особенно обрадовал Полибия дневник Сципиона, сорок склеенных листов папируса, исписанных ровным почерком на языке эллинов. Дневник заполнялся шестьдесят лет, всю войну с Ганнибалом, с того дня, когда юный Сципион вынес с поля боя своего раненого отца, консула, и до битвы при Заме, когда с помощью конницы Масиниссы был разгромлен непобедимый Ганнибал.
Вчитываясь в строки дневника, Полибий вслед за юным Сципионом проходил по залитым кровью полям Италии, Испании и Ливии, которая тогда еще не называлась Африкой, вместе с ним грустил и радовался, вместе с ним мужал. Он восхищался вместе со Сципионом стойкостью Квинта Фабия, сумевшего если не победить,
Но, странным образом, главным героем дневника был не Фабий, не отец Сципиона, не сам Сципион, а Ганнибал. Казалось бы, Сципион заботился, чтобы потомки не забыли великого противника Рима. Все операции Ганнибала были разобраны — одни бегло, другие детально. Более всего Полибия удивил вложенный в дневник листок, исписанный детскими каракулями. Он был приклеен к той странице, где говорилось о взятии Нового Карфагена и посещении уцелевшего дворца Гасдрубала. Полибий понял, что Сципион отыскал каморку Ганнибала и нашел его детские записи.
Сразу после описания дворца Гасдрубала следовала непонятная запись: «Килону — 100 000 сестерциев». Килон упоминался в дневнике несколько раз, и всегда как получатель каких-то сумм. В одном случае он был назван «добрым гением Рима». Последняя запись с именем Килона была вовсе непонятна: «Сто амфор вина капрейцам за Килона». Она следовала за описанием сожжения лагеря нумидийского царя Сифакса. Вообще имя Килона появлялось в дневнике после какой-нибудь крупной удачи Сципиона, при этом суммы вознаграждения «доброго гения» возрастали с каждым годом.
Казалось странным, что Сципион заносил в дневник собственные сны: «За день до того, как меня избрали курульным эдилом [59] , мне снился сон, что я в белой тоге» — или: «В ночь перед взятием Нового Карфагена мне снилось, что Нептун награждает меня венком за взятие городов».
Очевидно, Сципион не доверял папирусу всех помыслов. Кое-что выпячивал, а кое-что оставлял в тени. Дневник был головоломкой. Сципион, которого Полибий считал просто талантливым полководцем, оказался сложной, загадочной натурой. Мотивы его решений было так же трудно раскрыть, как намерения Ганнибала.
59
Курульные эдилы — в Римской республике — низшие должностные чины, обладавшие судебными полномочиями.
Война, о которой Полибий хотел рассказать, оказалась схваткой двух равных противников, потому она и длилась столько лет. Полибий стал понимать, что, прежде чем браться за каламос, надо узнать как можно больше о каждом из полководцев, понять их характер, вникнуть в их планы.
И так же тщательно необходимо изучить свойства вступивших в войну народов. Ромеи смертельно опасны после понесенных ими поражений, и чем сильнее поражение, тем они опасней. Персей мог усвоить этот урок, изучив историю Ганнибаловой войны. Но он им пренебрег и жестоко поплатился за это.
ДОЧЬ И ОТЕЦ
В усадьбу нагрянули гости. Сад и дом заполнились беготней и звонкими голосами тринадцатилетней Семпронии и годовалого Тиберия. Корнелия водила их по усадьбе, рассказывая девочке о деде, и Полибий, сопровождая дочь Сципиона, узнавал великого римлянина с новой, подчас неожиданной стороны.
Уложив детей, Корнелия встретилась с Полибием в таблине отца. Полибий смотрел на молодую женщину так, словно видел ее впервые.
Поймав слишком внимательный взгляд, Корнелия густо покраснела, и Полибий, не желая показаться дерзким, смущенно пробормотал:
— Прости меня! Готовясь к написанию истории, я хочу представить себе ее героев — иначе мой труд превратится в сборище безжизненных чучел, как у Тимея. А ты, все говорят, так похожа на отца!
— Ты хочешь увидеть отца! — начала Корнелия глухо. — Мне трудно о нем говорить, как и представить, что его нет. Но тебе я попытаюсь рассказать.
Она встала и, сделав несколько шагов, снова опустилась в кресло.
— Каждое утро, всегда облаченный в тогу, отец обходил виллу с внутренней стороны стены. Его длинные волосы были тронуты сединой, держался он прямо, не горбясь. Все на вилле привыкли к этому утреннему ритуалу. Еще с вечера дорожки были подметены, а осенью листья собраны в кучки. Ничто не мешало отцу совершать свой неизменный обход владений. Ведь все по эту сторону стен было его Капитолием, его Форумом. О Риме, спасенном им от Ганнибала, в доме не вспоминали. Такова была воля отца, не желавшего слышать о завистливом сенате и неблагодарном народе, оскорбившем его подозрениями. Обойдя виллу до завтрака, отец уединялся в таблине и что-то писал. Никто из нас не знал, о чем, ибо таблин был преторием, куда нам не было доступа.
Корнелия замолкла и положила ладони на стол. Блеснул золотой перстень. Приглядевшись, Полибий увидел гемму с изображением Сципиона.
— Благодарю тебя! — проговорил он взволнованно. — Теперь я могу приниматься за историю. Я увидел Сципиона живым.
— Живым? — повторила Корнелия, пожимая плечами. — Но ведь я еще не кончила. Я расскажу тебе один случай. Ты можешь вставить его в свою историю.
— Заранее тебе это обещаю! — воскликнул Полибий.
— Как-то утром, когда отец уже совершил свой обход и занимался в таблине, в тишину ворвался шум голосов. Я выглянула в окно и увидела приближающуюся к стенам толпу вооруженных людей. Мне стало ясно, что это разбойники. О том, что они бродят по окрестностям, говорили давно, и наши соседи вызвали из Рима претора, который безуспешно пытался напасть на их след. Защитить себя сами мы не могли, а появление на вилле людей из Рима лишило бы отца спокойствия. Я бросилась во двор. Молодые рабы, вооружившись кольями, бежали к воротам, которые уже трещали от ударов, и, кажется, не ног, а бревен.
И тут показался отец. Он шел, слегка прихрамывая. С ним не было его неизменной палки. Мать поспешила за ним, но он отстранил ее решительным жестом.
— Открыть ворота! — распорядился отец.
Рабы застыли, не в силах понять, чего от них хотят. Должна тебе сказать, что отец никогда ни на кого не повышал голоса. Он был со всеми ровен и приветлив. Но в тот раз он закричал:
— Открывайте же, трусы!
Заскрипели засовы, и обитые медью ворота, блеснув на солнце, распахнулись. Отец вышел навстречу притихшим разбойникам и властно произнес:
— Я Сципион. Что вам надо?
Молчание длилось несколько мгновений. Но мне оно показалось вечностью. Наконец бревно с грохотом выпало из рук разбойников. И один из них, наверное главарь, с криком: «Видеть тебя!» — бросился отцу в ноги.
Остальные последовали его примеру. Какое это было зрелище! Обросшие волосами, свирепые, вооруженные до зубов головорезы стояли на коленях! Отец был неподвижен и величествен, словно от имени Рима принимал капитуляцию захваченного города и оказывал милость побежденным.