Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
Тем не менее, несмотря на возможность фабрикации поздними греческими авторами, некоторые элементы мифа могут быть основаны на информации или толкованиях, полученных при контактах с городом. Еще одна версия основания Карфагена, изложенная греко-сицилийским историком IV века Фи-листом, указывает имена вождей первого поселения: тирян Азороса и Кархедона — явно производные слова от пунических/финикийских понятий sor («скала») и Qart-Hadasht (Kapтадашт — Карфаген){180}.
С историей Элиссы и бычьей шкуры связана еще одна загадка. Бирсу, холм, служивший цитаделью на протяжении всей истории Карфагена, назвали так, вероятно, используя аккадское слово birtu, означающее «крепость». Однако на греческом языке похожим словом bursa называется бычья шкура: поэтому, возможно, основание города у греческих авторов и вызвало соответствующую «бычачью» ассоциацию {181} .
Центральная роль Тира в формировании идентичности карфагенской элиты не плод воображения греков. В истории города постоянно встречаются упоминания bn Sr («сыны
67
Пунический язык впитал различные финикийские диалекты. В некоторых религиозных ритуалах явно обнаруживается ливийский элемент: к примеру, использование красной охры в погребальных обрядах (Benichou-Safar 1982, 265–266; Lancel 1995, 53; Docter et al. 2006, 35).
68
К сожалению, как и в случае с другими общественными зданиями, в пуническом Карфагене не найдено материальных свидетельств создания храмов для этих божеств. Однако были обнаружены менее значительные храмы как в самом Карфагене, так и в других важных религиозных центрах пунического Запада. Храм Мелькарта — CISi. 4894, 5575. Астарта — консорт Мелькарта — CISi. 250, 2785, 4839, 4850, 5657. Храм
69
Эшмуна, находившийся на вершине холма Бирса, был самым популярным святилищем Карфагена.
70
Некоторые исследователи утверждают, будто потенциальные связи с Кипром, проявляющиеся в мифе об основании города, могут свидетельствовать о значительной численности киприотов в его первоначальном населении (Kourou 2002, 102–105). Однако материальные свидетельства причастности Кипра к становлению Карфагена не указывают на то, что присутствие киприотов было более значительным в сравнении с другими регионами греческого мира (ibid., 90–92; Bisi 1988, 31).
Становление державы
Легенда об Элиссе свидетельствует: и карфагеняне, и греки считали, что город зарождался в совершенно необычных обстоятельствах, определивших его особое место среди финикийских колоний на Западе {184} . Действительно, археологические данные подтверждают: новое поселение развивалось исключительно быстрыми темпами. Уже само название Quart-Hadasht, «новый город», указывает на то, что Карфаген основывался как колония, а не обыкновенная торговая фактория [71] . В стратегическом отношении место для его закладки было выбрано очень удачно: на пересечении двух важнейших торговых путей — с востока на запад из Леванта в Испанию и с севера на юг по Тирренскому морю. Пример Гадеса убеждает нас в том, что некоторые колонии тиряне создавали не только для расширения товарообмена, но и для оказания содействия другим, менее крупным финикийским торговым факториям. Этим отчасти можно объяснить быстрый рост Карфагена.
71
Bunnens (1979) предполагает, что Карфаген создавался не как колония, а как торговая фактория по подобию других финикийских поселений на Западе, и лишь позднее карфагеняне превратили ее в масштабный колониальный центр. Безусловно, по мере возрастания могущества города могли меняться и представления о его назначении. Однако в основе успеха лежал первоначальный замысел создать колониальную державу.
Торговый путь север — юг был особенно важен для Карфагена. Он связывал город с Сицилией, Сардинией, Италией, материковой Грецией и эгейским регионом. При раскопках ранних культурных слоев Карфагена найдено большое количество образцов греческой керамики — и эвбейской, и коринфской{185}. Это доказывает, что уже в VIII веке Карфаген был ключевым звеном в тирренской торговой сети, включавшей в себя Сант-Имбению, Пифекусу и Этрурию. Похоже, особенно активно карфагеняне торговали с Пифекусой: значительная часть керамики, относящейся к раннему Карфагену, завезена с этого острова. Карфагеняне тоже экспортировали свои товары и керамику в Пифекусу{186}.
Имеются археологические данные, относящиеся к VIII и VII векам и подтверждающие ввоз в Карфаген товаров из Центральной Италии {187} . По всей видимости, керамика греческого стиля изготовлялась и в самом Карфагене. Это предполагает, что в городе обосновалась община эвбейских гончаров или карфагеняне освоили их ремесло {188} . [72] Вероятно, Карфаген с самого начала приобрел характер космополитического города, привлекая поселенцев самых разных национальностей, сохраняя в то же время свою сугубо «тирскую» идентичность. Хотя торговля с Левантом и Испанией продолжала играть важную роль на протяжении всей истории Карфагена, нельзя сказать, что его экономика основывалась лишь на скупке-продаже металлов по иберийско-левантийскому маршруту: коммерческая активность города в большей мере ориентировалась на динамичный тирренский рынок {189} .
72
Бордман (Boardman 2006, 199), предполагая, что Карфаген вначале был «multinational comptoir» [Многонациональная торговая контора (лавка)], преувеличивает раннее влияние эвбейских греков.
Судя по данным палеоботанических исследований, диета ранних поселенцев состояла в основном из ячменя, пшеницы различных сортов, овсяной крупы, других злаков, чечевицы, бобов, оливок, фруктов и вин{190}. В питании полностью отсутствовало мясо домашней птицы, ранние карфагеняне предпочитали диких гусей и уток. В домашнем хозяйстве они разводили крупный рогатый скот, овец и коз, причем ели мясо любых копытных животных. Как показали исследования костей, животные забивались преимущественно в сравнительно молодом возрасте{191}. Принадлежат ли эти данные раннему периоду существования Карфагена, археологам еще предстоит выяснить. Миф об Элиссе свидетельствует, что материковая часть поселения была довольно ограниченная в первые два столетия. Анализы амфор, в которых содержались продукты, подтвердили, что раннее поселение завозило пропитание из самых разных мест, включая Испанию, Италию, Сицилию, Грецию, Эгею и Левант{192}.
Хотя археологам еще предстоит установить местонахождение гаваней и общественных зданий самого раннего периода, имеющиеся данные указывают на то, что прибрежная равнина уже была густо заполнена жилищами, сделанными из высушенных на солнце кирпичей и формировавшими улицы с колодцами, садами и площадями. Все поселение представляло собой строго спланированную композицию, выстроенную параллельно береговой линии. К началу VII века его окружала впечатляющая эскарповая стена шириной три метра{193}. Город развивался столь быстро, что, по имеющимся свидетельствам, уже в первом столетии его существования происходили сносы и переустройство прежних сооружений. К примеру, карфагеняне переместили старое кладбище на новое место для возведения металлообрабатывающих мастерских{194}.
В городе было еще три кладбища, и, судя по их размерам, можно предположить, что спустя около столетия после основания в городе проживало до 30 000 человек{195}. Усопших хоронили в подземных склепах или гробницах — в выложенных плитами могилах, обыкновенно накрытых одной большой плитой и обустроенных в зависимости от материальной состоятельности семьи{196}. В могилы обычно укладывали различные бытовые предметы — бритвенные лезвия, благовония, флаконы с парфюмерией, косметику, чаши, лампы, а также статуэтки и жертвенники: они предназначались для того, чтобы облегчить вхождение покойника в загробный мир. Умершего человека вначале обмывали и натирали маслами, а затем гримировали лицо. Тело потом выставляли для прощания, на специальном алтаре предлагались напитки и снедь, после поминального обеда начиналось шествие похоронной процессии с плакальщиками{197}. Наконец усопшего предавали земле вместе с предметами, которые, согласно верованиям, ему понадобятся и в загробной жизни: инструментом, оружием и печатями, едой, благовониями и травами, керамическими изделиями. Его также полагалось снабдить амулетами и другими аналогичными вещами для того, чтобы уберечь от злых духов.
Судя по обыденности погребальной утвари, карфагеняне верили в то, что загробная жизнь подобна той, которую они проводят в трудах и заботах на земле. Надмогильные надписи подтверждают эту теорию: в них говорится о душе, которая и ест, и пьет, предостерегая живых, чтобы они не вскрывали могилы и не беспокоили умерших{198}. Карфагеняне искренне думали, что душа человека после смерти разделяется на две части. Nephesh, ее материальная субстанция, пребывает в могиле и испытывает те же потребности, что и живой человек. Духовное содержание умершего человека, rouah, отправляется в мир мертвых{199}.
Тела богатых карфагенян зачастую погребались с предметами роскоши, которые позволяют составить представление о характере их потребления и производства в городе. Хотя вначале предметы роскоши завозились из Леванта, Египта и других регионов Ближнего Востока, к середине VII века Карфаген превратился в крупнейшего их производителя, создав промышленную зону за городскими стенами — с печами для обжига глины, красильнями и металлообрабатывающими мастерскими {200} . В городе наладилось массовое изготовление терракотовых статуэток, масок, ювелирных украшений, резных изделий из слоновой кости, которые поставлялись во все западные финикийские колонии {201} . [73]
73
Сильное левантийское влияние подтверждается также тем, что в Карфагене было налажено массовое изготовление декорированных страусиных яиц, которые экспортировались по всему западному финикийскому миру и нередко использовались в погребальном убранстве. Их популярность объяснялась верой финикийцев в «космическое яйцо», из которого при разделении образовались земля и небеса. Карфагеняне, находясь в Африке, могли гарантировать бесперебойные поставки таких яиц (Ribichini 1995, 338).