Карфаген смеется
Шрифт:
— Выходит, у тебя есть чудесное свойство: ты не замечаешь определенных вещей, мой дорогой. Ты все–таки не совсем невинен. Я преклоняюсь перед могуществом твоего воображения.
Это меня озадачило:
— Никак не могу обнаружить связь между своим воображением, которое многие хвалили, и невинностью, которую с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, замечали очень немногие.
Я не мог понять, почему баронесса едва не рассмеялась, хотя то, что она больше не возвращалась к разговору о миссис Корнелиус, меня успокоило.
— О, я знаю, что ты повидал в жизни намного больше меня. — Она сделала жест, выражавший преувеличенное уважение. — И ты почти во всех отношениях образованнее меня. Пожалуй, единственный твой недостаток, который я могу обнаружить, в том, что ты —
Я предпочитал не отвечать на ее таинственные намеки. Всякий раз, когда женщина начинает с волнением говорить о тайном женском знании, лучше не обращать внимания на ее слова. Она бормочет заклинания, которые имеют значение только для нее самой (если в них вообще есть смысл). То, что женщина не может облечь в слова, она глубокомысленно именует «известным только женщинам». Таким образом в споре она сбивает с толку своего оппонента–мужчину, получая преимущество, а он задается вопросом, что же это такое — то, чего не может постичь его бедный, нечувствительный мужской мозг. Меня подобные уловки зачастую озадачивали. Я справлялся с ними, используя лишь свои выдающиеся интеллектуальные способности. Иначе почему очень многие женщины любили меня и восторгались мной? Они быстро начинают уважать мужчин, которые избегают их маленьких ловушек. Жизнь — непрерывное состязание (возможно, именно это имел в виду Герников). Нам следует всегда помнить об осторожности, особенно в тех случаях, когда мы сталкиваемся с людьми, утверждающими, что они принимают наши интересы близко к сердцу. Никто не уважает женскую интуицию больше меня, но иногда женщины уделяют слишком много внимания самым простым случайностям. Так произошло с моей баронессой. Страстно увлекшись мной, она предположила, что все женщины вокруг пытаются затащить меня в постель. Меня удивляло ее любопытство, но я тревожился, что оно может превратиться в ту сводящую с ума женскую ревность, которая как минимум неудобна и часто очень опасна. Днем мы занимались любовью, как обычно, все вокруг пропиталось выделениями наших тел, пока мы не стали пахнуть, по выражению баронессы, «как кошки в жару». К тому времени я уже почти пообещал ей уделить по крайней мере несколько дней в Константинополе, и она томилась в ожидании:
— Если б только это могло случиться поскорее.
Мои руки исследовали ее тело: я ласкал ее груди, бедра и ягодицы и в третий раз наслаждался невероятно теплой киской. Она напоминала греческую богиню и так восхитительно отличалась от молодых девушек, которых я обычно предпочитал. Я чувствовал, что мог погрузиться в нее навсегда и позабыть обо всех превратностях бытия. Женщина, подобная моей баронессе, сулила одновременно и спасение, и познание. Когда прозвучал обеденный гонг, я все еще упивался ее прелестями. Мы с превеликой неохотой расстались, вымылись как могли и вышли на палубу, где нас ожидали невыразительные взгляды Маруси Верановны и беспокойные метания юной Китти, всегда готовой к приключениям.
Леда не особенно интересовалась реакцией окружающих, но меня все же начинало возмущать молчаливое осуждение прислуги. Вдобавок раздражало, что приходилось прерывать любовные ласки ровно в шесть. Казалось, до Константинополя еще год пути.
Во время обеда миссис Корнелиус произнесла, обращаясь ко мне:
— Выгл’ишь усталым, Иван. Я за тьбя б’спокоила вчерась? Звиняй, б’ла плоха.
Я небрежно взмахнул рукой. Она, казалось, позабыла о случившемся, и я был ей за это признателен. Набросившись на свою порцию мясного пудинга, она улыбнулась сидевшим рядом офицерам, как будто ее извинения относились и к ним тоже. Капитан Монье–Уилльямс присоединился к нам. Он гордо осмотрел порцию пудинга, прежде чем перейти к еде. Он часто отмечал, как хорошо кормят на его корабле.
— Добрая порция пудинга поддержит ваши силы. — Он сообщил, что получится добраться до Батума, не подвергаясь опасности. — Вероятно, мы бросим якорь в самой гавани, слава богу. До сих пор у них все шло очень хорошо. — Он чуть заметно вздохнул. — А после Батума мы уже двинемся прямо к цели. Полагаю, вы оба будете рады добраться до Константинополя.
— Эт’ точно, — сказала миссис Корнелиус. — Х’отя, на мой вкус,
Капитан взял нож и вилку и внимательно изучил свою порцию пудинга.
— Осталось всего несколько дней. А потом — дом и Англия!
Он закончил беседу, положил в рот большой кусок серого мяса и начал его медленно пережевывать. Капитан очень стремился в Дорсет, где он совсем недавно, выйдя в отставку, купил небольшой домик, но потом ушел на войну и стал командиром транспортного корабля. Все его родственники мужского пола служили в Королевском или в торговом флоте, и он часто вспоминал сыновей и племянников, которые ходили на тех или иных судах. По словам капитана, ему повезло больше, чем другим, и он потерял только двоих. Он вспоминал всех членов семьи, которые погибли между 1914 и 1918 годами.
Когда капитан поел, я сказал ему:
— Я согласен с миссис Корнелиус. Принимая во внимание все обстоятельства, это было замечательное путешествие. Русские всегда будут благодарны вам. На борту есть люди, которые считают вас почти святым.
Мои слова тотчас возымели действие. Капитан проглотил кусок пудинга и улыбнулся:
— Я исполняю свой долг, мистер Пьятницки. Им следует восхищаться британскими налогоплательщиками.
— Что касается меня, этот долг скоро будет уплачен, сэр. Подозреваю, когда красные обрушат мою страну в пучину хаоса, вновь будет призвано разумное правительство. Только тогда я смогу вернуться домой. К тому времени я передам вашим людям парочку идей, которые, уверен, они сочтут полезными. Есть немалая вероятность, что в будущем я стану членом российского правительства. В этом случае у Англии в моем лице появится верный друг.
Капитан в ответ покачал головой:
— Если это произойдет, то я буду первым, кто поздравит вас. Но мой опыт, старина, свидетельствует о другом: как только в стране начинаются кровавые восстания и перевороты, возвращение назад уже невозможно. Взгляните, как рассыпается Китай. Путь уже намечен.
— Россия — не Китай, капитан. И на Индокитай, которым управляет десяток сомнительных раджей, она тоже не похожа. — Я был вежлив, но непреклонен. — Россия — великая империя. Порядок в конце концов должен восторжествовать. Русские люди уже ждут нового царя.
— О, я уверен, что они его дождутся, — сказал капитан. — В каком–то смысле. — И он заговорил о превосходном пудинге.
Тогда меня опечалил его чрезмерный цинизм, но ему уже исполнилось шестьдесят, а мне — только двадцать. Конечно, его прогноз оказался абсолютно точным. Но тогда я не позволил себе поверить в это — и сохранил рассудок.
Тем временем миссис Корнелиус не проявляла интереса к нашей беседе. Она осторожно отмалчивалась, в то время как капитан Монье–Уилльямс обсуждал Троцкого и Ленина так, будто был с ними знаком лично. Она, разумеется, превосходно знала Троцкого и неплохо — Ленина.
В ее глазах сверкали искорки, когда капитан или кто–то из офицеров начинал авторитетно рассуждать о мотивах Троцкого.
Джек Брэгг, в какой–то мере сочувствовавший красным, восхищался всеми русскими людьми. Он даже проявлял уважение к Керенскому. С этим я смириться не мог.
— Ленин теперь может считаться главным злодеем, — сказал я, — но безответственный и восторженный либерализм Керенского и есть настоящая причина кризиса. Если бы Керенский был сильнее, он заставил бы Россию продолжать войну, и мы бы неизбежно победили. Константинополь непременно стал бы русским городом, как и предполагалось в наших договорах с союзниками. Вместо того чтобы почти ежедневно отдавать земли бывшим рабам, мы бы пожинали плоды победы. Керенский продал нас Ленину, а Ленин — немцам и евреям. Скоро Россия исчезнет как Отечество, она уподобится Оттоманской империи. Она просто вновь станет Московским царством. Причем сильно уменьшившимся. В итоге все западные границы будут уничтожены. Как же вы не видите? Мы сдерживали варваров на протяжении тысячи лет. Теперь татары возродят свою древнюю имперрию. Они объединятся с Турцией и создадут сильнейшую в истории мусульманскую державу! Союзники должны бороться, должны уничтожить Ленина. России нужно оказать помощь, иначе погибнет сама цивилизация. Христианство исчезнет.