Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
После долгих лет игнорирования вопроса равенства полов социалисты наконец-то начали рассматривать права женщин. В 1878 году Август Бебель опубликовал книгу «Женщина и социализм», в которой утверждал, что освобождение человечества невозможно без социальной независимости и равенства обоих полов {26}. Откровенные исследования положения женщины в обществе стали появляться и в искусстве. Знаменитая пьеса Ибсена «Кукольный дом», написанная в 1879, была впервые сыграна в Лондоне в начале 1880-х гг.
Будущая супруга Хэвлока Эллиса, Эдит Ли вспоминала, как она, Шрайнер и Тусси вместе с остальными зрителями собрались на улице после окончания спектакля, задыхаясь от волнения.
«Мы были беспокойны и стремительны, почти дики в наших суждениях. Что все это значило? Жизнь или смерть для женщин? Радость или несчастье для мужчин?» {27}
Примерно в это же время с подачи главного редактора У.Т. Стеда газетой «Пэлл-Мэлл Газетт» совместно с Армией спасения и другими благотворительными организациями было проведено исследование, в результате которого вырисовывалась ужасающая картина положения секс-коммерции в Лондоне. Группа Стеда настаивала, чтобы сексуальные преступления карались жестче и строже, предлагая повысить контроль, подняв брачный возраст для девушек с 13 до 16 лет {28}. Тусси это привело в ярость: возраст женщины никакой роли не играл — до тех пор, пока один класс (или пол) имел возможность покупать другой, сексуально эксплуатируя женщин в любой форме — через брак или проституцию.
Тусси и Эвелинг разразились памфлетом в защиту прав женщин, рассматривая секс-торговлю в ответ на исследования Стеда (Эвелинга многие критики считали истинным экспертом в данном вопросе). По мнению Тусси и Эвелинга, положение женщины — «порождение организованной тирании мужчин», а брак и мораль — «просто торговые сделки». Их смелые тезисы тем не менее заканчивались робким выводом о необходимости моногамии — или, как тогда говорили, «преданности одной женщины одному мужчине» {29}.
Тусси беседовала с Шоу об Ибсене месяцами, и он призвал ее попробовать еще раз воплотить свои сценические мечты. Возможно, в качестве подготовки к этому, она в январе 1886 провела чтения «Кукольного дома» у себя на квартире. Она играла Нору, а Шоу — шантажиста Крогстада. Эвелингу назначили роль бесчувственного мужа Элмера {30}.
В конце 1885 года Тусси познакомилась с еще более мрачной историей женской беспросветной судьбы — «Мадам Бовари» Флобера. Об Эмме Бовари Тусси писала:
«Ее жизнь пуста, бесполезна, и эта сильная женщина чувствует, что в этом мире для нее должно быть какое-то место; должно быть какое-то занятие» {31}.
Возможно, это было описание самой Тусси, ее оценка самой себя: привела ли заветная независимость к тому, чего она хотела?
Социализм был протестирован на избирательных участках в Германии, Англии и Франции осенью 1885 года. Само появление социалистических кандидатов толковалось их сторонниками как победа, однако скромные результаты стали отрезвляющим напоминанием о долгом пути, который предстояло пройти, чтобы победить. Несмотря на то что антисоциалистический закон в Германии так и не был отменен, — это вынудило партийных лидеров действовать тайно: например, собирая средства под вывеской благотворительных организаций, проводить тайные митинги, заявлять кандидатов от фиктивных групп — Социалистическая рабочая партия увеличила количество мест в рейхстаге до 24, что дало ее членам право входить в состав комитетов и заниматься законодательством {32}.
Эта победа была очень важна для рабочего класса Германии именно в то время: впервые в промышленности было занято больше народу, чем в сельском хозяйстве, а сама промышленность управлялась картелями, в которых власть и капитал распределялись между членами небольших групп элиты {33}. На революцию рабочий класс Германии был пока не способен, оставалось вести борьбу, став новой силой внутри самой системы — в правительстве.
Английские выборы этого года стали первыми, для которых был повышен до 5 миллионов человек избирательный ценз. Теперь голосовать могли почти вдвое больше людей, чем раньше. Социал-демократическая федерация Гайндмана выдвинула троих кандидатов, однако проиграла по всем трем позициям — неудача, если не полное разочарование для первой попытки английских социалистов участвовать в выборах; не говоря уж о разразившемся скандале — выяснилось, что Гайндман брал деньги у консерваторов, чтобы заявлять своих кандидатов в тех областях, где традиционно были сильны либералы, с тем чтобы ослабить их позиции. В результате — первое выступление социалистов на политической сцене было признано «грязной сделкой» {34}.
Вскоре социалистов связали и с насилием. Зима 1885–1886 года выдалась одной из самых холодных, особенно в Лондоне и Ист-Энде, который был переполнен безработными; семьям не хватало денег на уголь. Протесты против безработицы и бедности, нехватки средств к существованию — от еды до топлива — стали почти повседневным явлением, вспыхивая то в одной части города, то в другой {35}.
В феврале жалобы и гнев жителей Ист-Энда обратились на буржуазию — и выразились в демонстрации, прошедшей от Трафальгарской площади по Пэлл-Мэлл-стрит до Гайд-парка. Над демонстрантами открыто издевались члены частных клубов, расположенных на Пэлл-Мэлл. Огромные, сверкающие, чисто вымытые окна отделяли представителей высшего сословия от серого грязного сброда; в их клубах было тепло. Все это стало слишком большим искушением для толпы, в которой было много молодых преступников и криминальных элементов. Они начали крушить окна и витрины по всей улице, продолжили на Оксфорд-стрит, и осколки густым ковром усеяли мостовую {36}. Полиции было на удивление мало — Энгельс считал, что это было сделано намеренно, чтобы дискредитировать социалистов и рабочих активистов, связав любые их выступления с бессмысленным насилием и разрушением {37}. Когда новости о беспорядках распространились по городу, началась паника. Одна газета писала, что 60 тысяч хулиганов готовятся идти на Лондон {38}.
Однако угроза беспорядков нигде не возымела такого эффекта, как во Франции. Левые здесь уверенно победили на выборах осенью 1885 года, однако их внутренний раскол становился все глубже, результатом чего стала повсеместно начавшаяся после выборов борьба за власть — Энгельс назвал ее «парламентской болезнью» {39}. Пока депутаты и министры с упоением ругались в своих раззолоченных залах, они не слышали и не чувствовали нервную дрожь, сотрясавшую Францию. На заводах и шахтах по всей стране агитаторы — социалисты и анархисты — убеждали рабочих, что у них достаточно сил, чтобы нанести удар по капиталистической системе, эксплуатирующей их.
В 1885 году Эмиль Золя опубликовал свой роман «Жерминаль», в котором описаны не только нечеловеческие условия жизни шахтеров и их семей, но и убийство управляющего шахты руками забастовщиков, доведенных до безумия нуждой и жестоким обращением. В январе 1886 года толпа бастующих шахтеров в городке Деказвилль, в Пиренеях, сознательно или спонтанно повторила это преступление: управляющего шахты выбросили в окно его кабинета, прямо в руки шахтеров, которые буквально растерзали несчастного {40}. Этого акта звериной, варварской жестокости оказалось достаточно, чтобы заставить притихнуть даже самых азартных спорщиков в правительстве — в Париже и за его пределами.
Это событие породило страх — он ширился, охватывая фабричные конторы и местные законодательные собрания; по всей Европе наконец-то обратили внимание на требования рабочих — то, чего они никак не могли добиться мирными забастовками. Энгельс говорил, что это событие и его последствия знаменовали собой смерть утопического социализма во Франции {41}, положили конец невнятным мечтам о лучшей жизни, которые хоть и обнадеживали интеллектуалов, но были совершенно бесполезны для рабочих, лишенных буквально всего, в том числе — и человечности.
Всего три рабочих вошли во вновь избранную Палату депутатов, однако они использовали все свои возможности, чтобы обратить внимание остальных на проблемы рабочего класса, а в марте 1886 года Палата приняла беспрецедентное решение — условия работы и жизни шахтеров должны быть улучшены.
Оптимизм и энтузиазм Энгельса, связанный с «революцией» во Франции, буквально брызжет со страниц его писем того периода. Впервые во французском правительстве признали права рабочего человека {42}.
Трудовая партия Лафарга и Геда (созданная Гедом в 1880 г. в качестве первой французской марксистской партии) формирует Национальную федерацию профсоюзов, чтобы обеспечить поддержку своих кандидатам на местных выборах и укрепить те завоевания, которых добились социалисты после событий в Деказвилле {43}.