Карл Великий
Шрифт:
Когда обряд закончился, Карл отвел в сторонку геристальского сенешаля Андрада и грозно спросил его:
– Ты почему, пес, впустил сюда мою бывшую жену?!
– Смилуйтесь, государь, – испугался Андрад, – мне просто сделалось жаль их – она приехала со своим горбатеньким малышом, и вид у них был такой робкий и жалобный… Они просто хотели посмотреть на таинство крещения, и ничего более. Клянусь вам, через час их не будет в Геристале.
– Ладно, – проскрипел Карл, отпуская плечо сенешаля, – пусть они останутся до завтра и поучаствуют в общем веселье, но только чтобы не попадались мне на глаза, иначе ты не сенешаль.
Но, несмотря на собственное же приказание, Карл в течение всего торжества все думал о том, как бы ненароком встретиться с Химильтрудой, хотя бы перемолвиться двумя-тремя фразами, пусть даже самыми незначительными. На другой день он спросил у Андрада, уехали ли бывшая королева и ее восьмилетний горбун, и получил положительный ответ, но и это его не успокоило, он все надеялся – а вдруг они тайно остались в Геристале и как-нибудь да удастся встретиться. Наконец, не на шутку рассердившись на самого себя, он приказал в оставшиеся до Рождества три недели говеть строго, как в Великий пост.
Хильдегарда была не дура, она чувствовала, что с мужем что-то неладно, только не знала о посещении геристальского пфальца Химильтрудой. В первую же ночь после Рождества королева устроила королю такое постельное пиршество, что Карл вновь опьянился ею, и отныне воспоминания о счастье с Химильтрудой переплелись в его сердце с воспоминаниями о тех первых свиданиях с любвеобильной Швабкой, когда он еще был женат на Дезидерате, красивой, но – никакой. И он снова влюбился, и, к Счастью, на сей раз в свою законную супругу, которая недавно, можно сказать, только что родила ему изумительного сына. Карла-младшего, или, как его стали порой именовать – Каролинга, он объявит своим наследником. Так он решил. А как иначе? Не горбуна же!
На всякий случай Хильдегарда решила, что неплохо бы им куда-нибудь переехать, мало ли какой соблазн смущает сердце государя, если он все еще порой бывает задумчив, рассеян. И она стала жаловаться, что в Геристале холодно. Здесь и впрямь плохо протапливалось, и вскоре после рождественских веселий двор переехал на юг Австразии, в Теодонис-виллу, которая к тому времени уже была королевским пфальцем. Здесь на Сырной неделе [45] Хильдегарда, рдея своими румяными щеками, смеясь, сообщила мужу, что, пожалуй, у них к зиме опять будет ребеночек.
45
Здесь на Сырной неделе… – Сырная неделя, у нас именуемая масленицей, – последняя неделя перед Великим постом.
Праздновать Пасху они снова отправились в Геристаль, веселый Геристаль, такой пригодный для всяких торжеств, пиров и безумств. Была середина апреля, так сладостно все вокруг расцветало и так не хотелось думать о том, что к лету Карл снова отправится на войну, а она становилась все более неотвратимой, война с Дезидерием. Лангобард не собирался прощать обид, нанесенных ему Карлом, да к тому же его алчный взор устремлялся на прилегающие к Ломбардии области, коими по разделу 768 года владел ныне покойный Карломан. Если бы Папа Адриан внял его просьбам и вернул корону Карломана сыновьям, то руками сыновей Карломана Дезидерий мог бы ловко управлять богатыми землями Прованса, Бургундии, Аламаннии. Но Адриан попрежнему отказывался выполнять волю Дезидерия.
В мае Карл направил в Ломбардию послов с ультиматумом, что, если Дезидерий не угомонится, придется вразумлять его силой. Послы вернулись в Геристаль через месяц, везя ответный ультиматум от Дезидерия, в котором говорилось, что, если Карл не согласится уступить часть своих владений племянникам, он рискует потерять и свою собственную корону. Война была объявлена. В июле Карл собрал генеральный сейм в Генаве [46] , где огласил свое решение идти за Альпы. Из Генавы войско франков единым потоком двинулось в Альпы по направлению к перевалу Мон-Сени, о чем шпионы Дезидерия донесли лангобардам, и те поспешили укрепить свои позиции именно за этим перевалом. Однако хитроумный Карл, увидев вдалеке острые вершины Вануазского массива, внезапно разделил армию пополам, с одной половиною свернул налево и по долине под Монбланом стремительно продвинулся к перевалу Большой Сен-Бернар.
46
…сейм в Генаве… – современная Женева.
Первая, основная армия, перейдя через Мон-Сени, вошла в столкновение с сильными передовыми отрядами Дезидерия, дала бой и затем отступила к подножию Альп, делая вид, будто готовится к значительному сражению. Тем временем Карл с более легкой и подвижной второй армией, совершив трудный переход через Большой Сен-Бернар, минуя опаснейшие утесы и неприступные вершины, словно горная лавина, низринулся в прекраснейшую долину Аосты, сметая все на своем пути, сокрушая позиции лангобардов, ослабленные тем, что большая часть здешних отрядов отправилась встречать Карла у Мон-Сени. Почти не неся потерь, Карл смял оборону врагов и гнал их в хвост и в гриву, преследуя берегом Доры-Бальтеа почти до самого втечения ее в Пад. Узнав об этой катастрофе, Дезидерий, готовящийся к сражению близ Суз, пришел в неописуемый ужас.
Положение его, еще только что казавшееся предпочтительным, теперь выглядело плачевно.
Ждать, что Карл зайдет с тыла и обе армии франков с двух сторон навалятся на лангобардов, сулило неминуемую гибель, и Дезидерий поспешил с отступлением. Правым берегом Пада, делая все возможное, чтобы предотвратить столкновение с Карлом, он в горести, обуреваемый тяжкими предчувствиями, бежал в свою столицу Тицин и принялся готовиться к долгой зимней осаде. Здесь он получил новый ультиматум, в котором Карл обещал сохранить королю Ломбардии жизнь и даже некоторые полномочия, в случае если он добровольно сдастся на милость победителей.
Дезидерий в глубине души уже знал, что участь его предрешена и над Карлом веет некое мистическое дыхание победы, но кипящая ненавистью к своему бывшему мужу Дезидерата взывала к чести отца, требуя, чтобы он ни за что не смирялся перед надменным франком. В середине сентября, вновь объединившаяся победоносная армия Карла, сокрушив лангобардские заставы у Монферратского замка и выйдя на просторы равнины, показалась вдали на другом берегу реки Тицино, неотвратимо приближаясь к столице Ломбардии.
Стоя на стене крепости и глядя на врагов, Дезидерий сказал находящейся рядом дочери:
– Смотри, Дезидерата, твой муж пришел за тобой. Не хочешь ли ты снова за него?
– Я буду счастлива, если к Рождеству получу в подарок голову этого негодяя, – отвечала бывшая королева франков.
Карл не внял некоторым из своих советчиков и не бросился на приступ, предпочтя сразу начать осаду по всем правилам. Вскоре могучий лагерь франков вырос вокруг Тицина. Король надеялся, что если не Рождество, то Пасху он будет праздновать в покоренной столице лангобардов. Он пребывал в отличнейшем расположении духа, непрестанно ощущая в душе волнующий орлиный клекот, и радовался тому, что ратные подвиги выстудили из его сердца ненужные воспоминания о Химильтруде. Медное зеркальце Хильдегарды было при нем. Жена дала его ему при прощании, сказав, что когда он очень-очень соскучится по ней, то, быть может, заглянув в зеркальце, хотя бы мельком увидит живущее там отражение ее лица. В лагерь под Тицином в конце осени пришла радостная весть – в Генаве королева Хильдегарда благополучно родила, и на сей раз – девочку. Гонец передал королю вопрос королевы – можно ли крестить малышку в его отсутствие и какое дать имя. Карл дал разрешение и велел назвать дочь Хруотрудой. Это имя из множества франкских женских имен всегда казалось ему самым красивым и благозвучным, и если ему не встретилась жена с таким именем, то пусть будет дочь.