Карл Великий
Шрифт:
Выяснив, каков рост элефанта, Карл тотчас же загорелся желанием узнать сразу и вес животного.
– Достопочтенный Исаак, – обратился он к еврею, – а позволь спросить тебя, каков же вес нашего Абуль-Аббаса?
– Это я не понимать, – отвечал Ицхак. Пришлось снова прибегнуть к услугам толмача, которому удалось выяснить, что однажды в Багдаде слона взвешивали и в переводе на римские меры получалось что-то около ста тридцати талантов [79] , но во время путешествия слон похудел талантов на десять-двенадцать. Эти показатели потрясли императора.
79
…около ста тридцати талантов… – Талант равнялся 35 кг, следовательно, Ицхак определял вес слона примерно в четыре с половиной тонны.
– Сто тридцать талантов?! Ну даже сто двадцать! – пыхтел он. – Это притом, что я вешу не более трех! Значит, элефант весит в пятьдесят раз больше меня?
– В сорок, – поправил Карла счетовод Мегинфрид.
– Ну пусть в сорок! – не унимался Карл. – Подумать только – нужно взять сорок императоров, чтобы из них получился один элефант!
– И все же не элефанты владеют царями, а цари – элефантами, – возразил Алкуин.
– А справедливо ли это? – усомнился Карл.
Уриэл, подойдя к отцу, принялся о чем-то упрашивать его. Ицхак поначалу отказывал, но в конце концов разрешил, и юноша, забежав вперед, упал под ноги слона. Дочери Карла в один голос испуганно ахнули, но Абуль-Аббас вежливо и чинно переступил через лежащего Уриэла, даже не задев его платья.
– Он через всех так перешагивает? – спросил Карл.
– Да, ваше величество, – ответил Эркамбальд. – Элефант умен и обучен множеству замечательных фокусов, кои вам предстоит еще увидеть.
– А ну-ка, кто не трус! – кликнул император.
И один за другим люди стали падать под ноги слона, а Абуль-Аббас переступал через них, шагая по кругу, ведомый Ицхаком. Карл и сам было хотел испробовать, каково это, когда через тебя перешагивает такая вежливая громадина, но Алкуин вовремя задержал его:
– Ваше величество!
– Эх, черт, не был бы я императором! – проворчал Карл, расстроившись не на шутку.
Однако когда началась другая забава – каждого желающего смельчака слон охотно забрасывал себе на спину, обвив хоботом поперек талии, никто не смог бы остановить Карла, и, когда Ицхак снял со слона бешено хохочущего Эйнгарда, император возмущенно воскликнул:
– Да что же это такое! Ведь я первым должен был это испытать! А ну-ка!
– Государь, с твоим животом… – заскрипел было Алкуин, но Карл гневно отпихнул от себя аббата и подошел к слоновьему хоботу. Абуль-Аббас хрюкнул и медленно, будто понимая, какую особу ему предстоит обслужить, обвил Карла не по талии, которой у того давно уже не было, а поперек груди, раз – и закинул его к себе на загривок. Тучный император только успел охнуть, и вот он уже восседает на своем Абуль-Аббасе, восторженно взирая сверху на своих подданных. Слезы вспучились в его глазах, и он прошептал тихонько себе под нос:
– Видишь ли ты меня, Химильтруда?
Тут сердце у него сжалось до боли, и, почувствовав головокружение, Карл стал слезать со слона. Сразу десяток рук подхватили его и бережно поставили на землю. Смахнув с глаз слезы, Карл кашлянул, шмыгнул носом и спросил:
– Интересно, а если бы я был пронзен дротиками, стал бы мой Абуль-Аббас их из меня вытаскивать?
Когда вопрос был переведен Ицхаку, тот сначала пожал плечами, но затем вдруг убежденно закивал.
– Надеюсь, сей опыт мы не будем сейчас проделывать? – спросил Алкуин.
– Хотелось бы, но не будем, – ответил Карл.
– Думаю, Плутарх не стал бы нарушать своего принципа двоек, – заметил аббат с улыбкой. – Ибо Карл ни с кем не сравним. Разве что только с элефантом.
Тем временем Ицхак решил поразить всех новой забавой и попросил подкатить бочку с водой. Когда его просьбу исполнили, он подвел к бочке слона, и Абуль-Аббас, опустив туда хобот, втянул воду, затем запрокинул голову и окатил всех присутствующих дождем.
– Ах ты, голубчик! – веселился Карл. – Будто святой водой!
– Боже ты мой! – вскинул руки Алкуин, возмущенный таким кощунственным замечанием своего государя.
– Брось вздыхать, штукатурщик! – толкнул его Карл. – Смотри, как все веселятся. Да женюсь, женюсь я на твоей греческой старушенции, успокойся!
– А куда ты денешься, – улыбнулся аббат, – мне видение было, как Папа обручает тебя с Ириной.
– Тем более. А про слона было видение?
– Разумеется.
– А почему бы тебе не покататься?
– Благодарю… При моем сане… И при моих немощах…
Ицхак продолжал являть миру чудеса слоновьей учености. Он попросил принести золотых и серебряных монет, уверяя, что слон умеет различать их. Скупой Мегинфрид распорядился выдать пару солидов и два-три ливра, но Карл потребовал, чтобы элефанту подали штук десять солидов и две дюжины ливров, обещая, что все они достанутся еврею, если Абуль-Аббас и впрямь покажет умение отличить серебро от золота. Смешав монеты в кучу, их подсунули под хобот слону, и Абуль-Аббас принялся медленно складывать золотые солиды вправо, а серебряные ливры новой чеканки с профилем императора Карла в лавровом венце – влево. Восторгу зрителей не было границ. Женщины верещали, мужчины били себя ладонями по коленям, приседая и хохоча.
– Вот кого… вот кого… – булькал, задыхаясь от смеха, Карл, – я назначу новым казначеем!
– А мне-то что, – буркнул Мегинфрид, чуть ли не принимая шутку императора всерьез. – Меньше забот. И жид завладеет всеми нашими деньжонками.
Всеми – не всеми, а обещанной кучей, которую слон безошибочно разделил на две, Ицхак бен-Бенони завладел. Вполне довольный сим обстоятельством, он объявил, что слон знает великое множество других затей, но сейчас он сильно устал с дороги и пора бы ему отдохнуть.