Карнавал
Шрифт:
Thin chime, thin chime,
Wonderfull, wonderfull chime
– прекрасно. Но как много в жизни совпадений, как много произошло за одно короткое утро.
Около половины первого он возвращался к своему старому домику с цифрой 1910. Он размышлял о том, как быстро течет время и как плотно оно наполнено радостными и грустными событиями. О том, как много в жизни совпадений. О том, что жизнь прекрасна, потому что она никогда не бывает пуста.
Мелодия серебряных колокольчиков красиво дополняла ритм его шагов.
Он вынул из кармана ключ и стал отпирать замок. Замок, конечно, сопротивлялся. После восьмого оборота Стрелочник решил сделать перерыв и поднял глаза. Он замер – над дверью сидел все тот же, в спичечный коробок величиной, паук. Паук выставил вниз одну из восьми лап, чтобы удобнее держаться в кирпичной выемке, и сидел совершенно неподвижно. Неподвижно – все это время.
Стрелочник вспомнил все произошедшее этим утром – вспомнил одновременной вспышкой, как, говорят, вспоминают перед смертью: плачущая старушка, смерть, рождение, будущая жизнь, он сам в каждом из этих событий; совершенно не к месту вспомнился глубокий остановившийся взгляд младенца, увидевшего незнакомого дядю, – и за все это время – ничего?
Он почувствовал, как внутри него что-то оборвалось и стало медленно опускаться.
– Как? – спросил он сам себя вполголоса, – неужели ничего? Неужели ничего за это время не случилось?
Он щелкнул замком и вошел в свою маленькую и грязную комнатку. Он впервые заметил, какая она маленькая и грязная. Каждый предмет выглядел иначе – два стола, стул, давно испорченный телевизор, стопка книг, готовая свалиться. Он уже прожил лучшую часть своей жизни. И ничего не случилось – это за лучшую часть жизни, – а за худшую? Жизнь оказалась бесполезной, жизнь оказалась ненужной – если сейчас умереть, то ни одному человеку на свете не будет жаль. Его единственная жизнь, специально придуманная Создателем для свершения чего-то великого.
Он попробовал вспомнить слова или хотя бы мелодию серебряных колокольчиков, но не смог. Сейчас он снова думал на родном языке. Он напрягся до внутреннего крика – но вместо мелодии его память родила беспощадного уродца. Уродец сделал несколько болезненных шевелений прежде чем умереть.
Он посмотрел на балку в потолке. Кто и когда положил эту балку? Знал ли тот человек, чему эта балка послужит? Наверное, знал – балка расположена очень удобно. Зачем жить, если в жизни ничего не происходит? Зачем, если в жизни нет ничего, кроме глупостей и разочарований? Как странно – для того чтобы умереть не нужно никакой причины. А значит, каждую секунду жизнь висит на волоске. И вот волосок оборвался. На эту балку так и просится петля. А веревку, говорят, нужно намыливать. Эта комната – такой знакомый запах; столько случайностей привели его сюда; тысячи тысяч «если бы не…»
Еще полчаса он готовился. Он долго обдумывал, закрывать ли дверь изнутри. В конце концов решил не закрывать – быстрее найдут. Плохо, если красиво умерший человек будет некрасиво пахнуть. Почему нас волнует то, что будет после смерти? Что это – надежда умереть не полностью? Рудимент веры в иноматериальное бессмертие?
Он подставил стол, а на стол поставил маленький трехногий табуретик. Он боялся, что у табуретика разъедутся ножки.
Он стоял на табуретике и смотрел в окно. Из-под потолка комната казалась незнакомой и жуткой, будто знакомое лицо, искаженное, как резиновая маска. Будто бы он и не жил здесь пять лет. Жил ли? Да или нет? – это так важно. Нет, не важно.
Железнодорожный переезд тоже выглядел необычно, хотя каждый камешек был знаком. У рельс стояли парень и девушка. Девушка была маленького роста и казалась совсем ребенком. Через переезд на огромной скорости промчалось такси. Девушка-ребенок помахала ладошкой и повернулась, чтобы поцеловаться. Промчались еще две машины; вторая чуть не снесла столб.
– Что-то случилось, – сказал Стрелочник и услышал эхо собственного голова, так, будто комната уже стала пустой. Эхо продребезжало в стенах и стало превращаться в странный спиральный звук.
Он узнал вой сирены.
На переезд выскочила ярко-желтая медицинская машина. Машина была большой и неуклюжей – на такой скорости она не могла увернуться от столба. Стрелочник закрыл глаза и сразу открыл их, чтобы не пропустить ничего.
Удар – машина развернулась, лобовое стекло вылетело, за ним вылетел один из сидевших в кабине.
Девушка с парнем поцеловались напоследок и побежали вверх, вдоль стены, в сторону города. Стрелочник сошел с трехногого табуретика и зачем-то взял его в руку.
Внезапно стало тихо – выключилась сирена. Проснувшаяся весенняя мошка тарабанила крылышками в грязное стекло.
Держа в руке табуретик, он вышел из комнаты. Человек, лежащий на асфальте, был жив. Стрелочник оттащил его в сторону. Второй очнулся сам и вышел из машины, придерживая сломанную руку. Он не очень пострадал. Тому, который вылетел на асфальт, пришлось хуже.
– Зачем вам это? – спросил человек со сломанной рукой.
– Что? – удивился Стрелочник. – Это стульчик. Я собирался… (он не посмел сказать правду) сесть.
– Зачем сесть?
– То есть это, – сказал Стрелочник и внезапно догадался, – это, я сейчас.
Он подошел к двери и взглянул на паука. Сейчас он очень сомневался. Таких больших пауков не бывает. Неужели? Подставив табуретик, он поднялся поближе. Боже мой – так и есть! К кирпичу прилепился прошлогодний маленький листок, черенком вниз. Если смотреть с порога, то очень похоже на паука. Нет, не очень похоже.
– Эй!
– Сейчас, сейчас, – он отбросил табуретик и поспешил на помощь.
Толстячок открыл глаза и попытался повернуть голову. Высокий и худой, в мятом халате под курткой, проследил за его взглядом, сходил и принес шапку с козырьком.
– Я чинил дверь, – зачем-то попробовал оправдаться Стрелочник.
Высокий и худой презрительно посмотрел на него.
– Мы не имеем права, – сказал толстячок.
– Что случилось? – спросил Стрелочник.
– Не… не… права ее упустить.
– Кого?
– Ее. Ее нужно остановить.
– Я не могу, – сказал высокий в халате, – у меня рука сломана.