Карнавальная ночь
Шрифт:
Мэтр Леон де Мальвуа, шестой нотариус, был джентльмен с головы до ног.
Рядом с приглашением, только что вскрытым, на столе, перед прочими бумагами, покоился большущий портфель, запертый на ключ. Мэтр Мальвуа взял этот портфель и открыл с помощью небольшого ключика, висевшего у него на цепочке с часами. Его рука, лениво и как-то уныло, выгрузила на стол весьма изрядную кучу документов, лежавших в портфеле.
Здесь было с полдюжины похожих друг на друга небольших папок, обложки которых были сделаны прямо из простой писчей бумаги. На каждой было надписано имя и номер; папки
№ 1. Господин герцог де Клар (умер).
№ 2. Мать Франсуаза Ассизская (умерла).
№ 3. Госпожа Марселина, процентщица, улица Святой Маргариты, 10 (переехала).
№ 4. Доктор Абель Ленуар – доктор Самюэль.
№ 5. Госпожа Даво, настоятельница, и дамы из Бон Секур.
№ 6. Разные – Мэтр Дебан – Привратница из дома № 10 – Ланселот, трактирщик – Туро, старьевщик – Летаннер, и прочие.
Леон де Мальвуа долго сидел в неподвижности, уставясь на эту череду номеров и имен. Взор его выражал болезненную усталость. Он не притрагивался ни к одной папке.
– Я искал, – прошептал он наконец, – я знаю все, что только можно извлечь из свидетельств мертвых и живых. Я бился, я доверился, я дал деньги и время этому энергичному человеку, господину Лекоку, который так и не открыл мне своего секрета и в одночасье сгинул. Сообщество Черных Мантий исчезло как по мановению волшебной палочки, не оставив и следа. Это так, или, по меньшей мере, так кажется. Лекок был главой, учителем, отцом! Лекок мертв. Его таинственные солдаты словно в воду канули, будто под землю провалились! И все же, – перебил он себя, положив протянутую руку на приглашение, – удар исходил отсюда.
Его голова безнадежно склонилась на грудь, и он машинально коснулся ручки левого ящика своего стола. Тот наполовину открылся. Он быстро закрыл его, ибо в дверь кабинета тихонько постучали.
– Войдите! – сказал молодой нотариус.
Урбан-Огюст Летаннер, главный письмоводитель конторы Мальвуа, бывший – и еще не вполне ставший газетчиком – газетчик мало переменился с тех пор, как мы видели его в кабаре «Нельская башня» у того самого Ланселота, имя которого значилось на обложке папки № 6. Это был еще молодой человек, и под зрелостью, которая надвигалась на его смешливое лицо, еще проглядывала склонность к кутежу. С одного взгляда можно было понять, что эта голова, немного безрассудная, но правдивая и несомненно умная, не имела ничего общего ни с цепким умом «короля» Комейроля, ни тем более с тем горшком сладкоречивых пакостей, который сидел на тощей шее Добряка Жафрэ.
Летаннер казался открытым, хотя лицо его порой омрачала тень тревоги и раскаяния. Это был труженик, не переставший любить удовольствия. Он переменил свою жизнь в тот день, когда Леон Мальвуа, войдя в контору в роли хозяина, сказал свои прежним сослуживцам:
– Господа, вот вам жалованье за два месяца вперед и отправляйтесь на все четыре стороны.
Летаннер изменил свою жизнь, потому что Мальвуа, задержав его, добавил:
– А ты парень лихой. Оставайся, только не дури!
Летаннер на протяжении долгих лет был главный работник конторы и платил Леону искренней преданностью; тем не менее нельзя было назвать их друзьями в полном смысле слова. У Леона были секреты от главного письмоводителя, да и Летаннер так и не отважился рассказать о себе все.
Боязнь стать доносчиком не давала ему раскрыть рот целых десять лет. Это не удивит тех, кто знаком с парижской щепетильностью в делах чести, а Летаннер происходил из парижских мальчишек.
– Хозяин, – сказал он, входя, – писари ушли. Вы мне еще собирались что-нибудь поручить до закрытия конторы?
– Хотел тебя кое о чем спросить, – отозвался мэтр Мальвуа. – Поди-ка сюда.
Летаннер приблизился на несколько шагов. Леон заговорил снова:
– Ты бы легко узнал того парнишку, с которым нам надо было драться утром пепельной среды note 5 , в тысяча восемьсот тридцать втором году?
Note5
Первый день Великого поста, или День поминовения усопших.
– Он погиб, – промолвил Летаннер чуть слышно и страшно побледнел.
– А если б был жив, узнал бы?
– Я его только секунду видел, когда тот лежал под фонарем, – отвечал главный письмоводитель. – Но если я кого так увижу, запоминаю надолго. Да, уверен, что узнал бы.
Мгновение Леон оставался в задумчивости, потом сказал:
– Это хорошо!
И рукой дал понять главному письмоводителю, что тот свободен.
Но Летаннер не двигался. Леон добавил:
– На сегодня довольно. Можешь идти.
– Человек от графини пришел, – проговорил Летаннер, как бы невольно понижая голос, – виконт Аннибал Джожа.
Леон ничего не сказал, но брови его нахмурились. Главный письмоводитель продолжал:
– Графиня – опасный враг.
– Хорошо, – еще раз произнес Леон.
– Еще у нас двое новых писцов и новый лакей.
Мэтр Мальвуа покраснел.
– Тебе есть на что пожаловаться? – сказал он.
– Эти двое не желают работать, а лакей не хочет служить. Они заявляют, что не обязаны исполнять моих приказаний.
В третий раз Леон повторил, на сей раз глухим и совершенно исказившимся голосом:
– Хорошо!
– Хозяин, – заговорил снова главный письмоводитель, заметно колебавшийся, – оказывается, я знаю одно обстоятельство, о котором вы, похоже, не осведомлены. Со времен мэтра Дебена были лица, стремившиеся завладеть кое-какими бумагами из архива семейства де Клар.
– Все бумаги семейства де Клар целы, – сухо прервал его мэтр Мальвуа.
– Тем лучше, хозяин, ибо завтра в одиннадцать утра у вас потребуют о них отчета.
Леон уставился на него. Летаннер взволнованно продолжал:
– Господин де Мальвуа, вы мне только что напомнили о временах, когда вы питали ко мне некие дружеские чувства, ибо выбрали в секунданты одного поединка…
– Что из этого? – нетерпеливо сказал молодой нотариус.
– Послушайте, Леон… – начал главный письмоводитель.
Он овладел собой и сказал:
– Послушайте, господин де Мальвуа! Не может быть, чтобы в наступивших обстоятельствах вам не нужна была помощь!
Леон выпрямился и по-прежнему молчал.