Карнавальная ночь
Шрифт:
Она подняла руку брата к самым своим губам, и, несмотря на его сопротивление, начала целовать ее, приговаривая:
– Теперь я женщина. Всем, что у меня есть, я обязана тебе. Ты спросил, зачем нам идти в особняк де Клар на бал, когда и твое и мое сердце в скорби. Я тебе сейчас объясню. Но прежде мне надо знать…
– Мне надо! – несколько раздраженно повторил Леон. – Ты имела в виду «мне хочется»!
– Я имела в виду «хочется», – в свою очередь повторила девушка. – Мне хочется знать!
И, глядя брату в глаза, добавила:
– Ты сказал Летаннеру: «Я все знаю».
– Я уже не думаю сражаться, – пробормотал молодой нотариус.
– Так именно потому я и здесь, – проговорила Роза глухим и столь решительным голосом, что у Леона прыгнуло сердце. – Сражаться за тебя, братец, стану я.
– Бедная моя сестричка, – сказал он, – мне бы твоей смелости. Я больше ни на что не надеюсь, ибо все пропало.
Мадемуазель де Мальвуа устремила на него свои большие глаза, светившиеся каким-то странным спокойствием.
– Ты не виноват, – сказала она, – я готова поклясться своим вечным спасением!
– Завтра, – сказал в ответ Леон, – виновным окажусь я.
– До завтра еще так далеко… а если грамоты найдутся нынче ночью?
– Грамоты, – с удивлением повторил Леон. – Да кто тебе сказал?
– Я не суеверна, – вместо ответа заговорила Роза, – но некоторые воспоминания минувших дней живут во мне смутными верованиями. Я воспитывалась в Морване, где привидения бродят по земле, вокруг уснувшей воды. Моя бедная старая кормилица нередко встречала их вдоль широких пустошей, спускавшихся с самых вершин гряды Кот-д'Ор к темным водам Арру. Она всегда говорила: «есть заколдованные места», и рассказывала историю креста в Малу, возле которого каждый находит свое счастье или беду. У меня в Париже тоже есть заколдованное место, потому что я дважды находила там свою судьбу. Она умолкла. Леон ни о чем не спросил.
– Нынче днем, – неторопливо заговорила она снова, – я вернулась на кладбище Монпарнас.
– Одна?
– Одна.
– Он там был?
– Да… сидел на сей раз уже не у бедной могилы, а в ограде, окружающей большой склеп семейства де Клар. Он любит принцессу Ниту Эпстейн.
– Так кто этот человек? – вдруг вскричал Леон. – Ты мне так и не сказала!
Огонь вновь запылал в его погасших очах. Роза поцеловала его.
– Вот именно, – сказала она. – Пусть хотя бы ненависть разбудит тебя, братец мой!
– Кто этот человек? – повторил Мальвуа. – Я тоже хочу знать!
Девушка не отвечала.
– Мой дорогой брат, – сказала она после молчания спокойным и решительным тоном, который вызвал у Леона страх и вместе с тем смутную надежду, – ты знаешь то, что желала бы знать я, а я знаю то, чего, может быть, не знаешь ты. Ты сам сказал: со вчерашнего дня я сильно переменилась. За день можно повзрослеть на десять лет. Не смотри на меня отныне как на ребенка, о котором надо думать и за которого надо все делать. Я сама позабочусь о себе и хочу действовать сама. Я полюблю в своей жизни всего раз, и где же еще сыщет он нежность, подобную моей? У меня есть право сражаться. Если я одолею, то, может статься, завоюю вместе со своим и твое счастье – и его тоже, ибо всю себя положу я на то, чтобы сделать его счастливым.
– Мое счастье! Счастье для меня! – прошептал Леон и грустно покачал головой.
Роза поднялась и пересела к брату со словами:
– Пока ты не объяснишь мне откровенно и до конца все, что у тебя происходит, наши слова так и будут ударяться друг о друга, не находя ответа. После тебя расскажу все и я. А теперь я слушаю.
Взгляд молодого человека с тенью испуга остановился на разложенных перед ним бумагах.
– Это долгая история, – сказал он как бы самому себе.
Девушка холодно отрезала:
– Вся ночь в нашем распоряжении.
Леон подвинул к ней папку, на которой стояло: «№ 2. Мать Франсуаза Ассизская (умерла)», и раскрыл ее – не без заметных колебаний.
– Сестра моя, – произнес он сурово, – у меня нет никого родней тебя. Это семейная тайна, а мы, нотариусы, должны свято хранить доверенные нам тайны. Ты соперница принцессы Эпстейн, и сможешь ли ты утром под присягой подтвердить, что не станешь ей врагом?
– Под присягой! – сказала в ответ Роза. – Подтверждаю! Я люблю Ниту, как если б она была мне сестрой. И клянусь, что не перестану любить никогда!
– Тогда слушай, – продолжал Мальвуа торжественно, почти угрожающим тоном. – Если из несчастного сына твоего отца, а он и впрямь несчастный, некоторые люди сделают преступника, ты, по крайней мере, поймешь, за что он умирает или за что мстит!
РАЙМОН КЛАР ФИЦ-РУА ЖЕРСИ ГЕРЦОГ ДЕ КЛАР
Полистав дело матери Франсуазы Ассизской, Леон де Мальвуа заговорил так: – Ты знала Роланду де Клар, монахиню из Бон Секур, что умерла почти ста лет от роду; ты знала также покойного генерала герцога Гийома де Клар, отца принцессы Эпстейн. В драме, о которой я тебе поведаю, четверо действующих лиц: Роланда, Гийом, Раймон и Тереза.
Отец Ниты, герцог Гийом, был младшим сыном Вильяма Клар Фиц-Руа Жерси, герцога де Клар, пэра Франции и двоюродного брата короля по декларации тысяча семьсот семьдесят шестого года, испанского гранда первого класса, оставшегося, несмотря на все это, по особым рескриптам королевы Анны, пэром Англии, Шотландии и Ирландии под своими многочисленными титулами и званиями. Состояние этого семейства, происхождение которого король Иаков и претендент объявили почти королевским, было несчетным. Одни только английские владения могли бы составить несколько герцогских уделов.
Вильям Фиц-Руа, или Фиц-Рой, как называли его англичане, компаньон и друг Карла Эдуарда, второго претендента, ввязывался по молодости во все заговоры, имевшие целью восстановить на английском троне ссыльный род Стюартов. Это был транжир из транжиров, швырявший свое золото обеими руками на заговоры и роскошные бесчинства французского двора. Когда во второй половине восемнадцатого века Георг Третий наконец конфисковал его владения в Англии, его считали уже на три четверти разорившимся, хотя и в том случае его доход исчислялся несколькими сотнями тысяч ливров ренты.