Каролина
Шрифт:
– За убийство, – ответила я.
Они снова переглянулись.
– Тогда Мэрг не сможет её забрать, хоть и не сильно страшная, как сразу показалось, – тощий вновь забыл про этикет.
Про Нуррингор всякое рассказывали, всегда ужасное. Побеждённая Мидфордия знала свою многовековую историю, хранила память о королях и создателях, славилась городами и древними замками. Но тюрьма у самой кромки Чёрного леса за девять лет послевоенного существования успела обрасти самыми разными историями и слухами. Может, преувеличивали или вовсе сочиняли, да кому же хотелось узнать?
Я отвернулась
Заскрежетал ключ в замке. Дверь отворилась, впустила полоску света, а потом женщину; следом вошёл молодой охранник, он вяло махнул на камеры и оправдался:
– Вот видите, госпожа Мэрг, нечего мне вам сегодня предложить.
На миг я залюбовалась. Госпожа Мэрг наверняка считалась красивой, но не статная фигура или правильные черты лица были тому причиной. Красота её была в развороте плеч и цепком взгляде, который любого мог лишить остатков воли. Я никогда не видела нашу королеву, только иногда стирала пыль с её портрета в доме герцога, но если бы эти две женщины встретились… не знаю, которая поклонилась бы первой. Госпожа Мэрг несла себя этому чёрствому миру как благословенный подарок, и мир принимал его.
Она подошла и коротко взглянула на меня между прутьями решётки. Сладко-терпкий аромат её духов оттеснил душную сырость.
– Как тебя зовут? – голос низкий, грудной. Губы сжаты, но паутинка морщинок вокруг глаз выдаёт скрытую усмешку.
– Каролина.
– Сколько лет?
– Не знаю, не помню.
Госпожа Мэрг протянула руку и взяла меня за подбородок, повернула лицо в одну сторону, затем в другую.
– Тридцать тебе или чуть меньше. – Теперь она улыбнулась открыто, продемонстрировав ровные белые зубы. – Хотя выглядишь старше. Я в твоём возрасте, Каролина, лучше за собой следила.
– Так это, наверное, ещё до войны было?
Охранник выронил ключи, их жалобный звон ознаменовал мой приговор не выйти отсюда.
– Покормить тебя нужно да накрасить, – хозяйка борделя ущипнула меня за щёку, с прищуром высматривая, появится ли румянец.
– И нас бы ещё накормить, Мэрг! – Мой тощий сосед по камере прильнул к своей решётке.
Даже не взглянув на него, госпожа достала из кошеля на поясе монету и щелчком по красивой дуге отправила её прямо в раскрытые ладони наглеца. Сама через плечо бросила охраннику:
– Отдай мне её.
Уже минуту, кажется, я не дышала.
– Не могу, её ведь на убийстве поймали.
Мэрг хмыкнула.
– Кого убила? – спросила она меня будничным тоном.
– Сына моего хозяина.
– Было за что?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Я преступник, а не судья.
Она отвернулась и направилась к двери. Сердце рвалось из груди, билось о рёбра, заглушая её степенные шаги. Госпожа Мэрг остановилась перед охранником и точно нависла над ним, хоть и была ниже ростом.
– Отдай мне её.
Сердце остановилось.
– Но я не…
– Кто видел?
– Никто, кажется. Мы в беседке у дома герцога Лосано её нашли. Ночью вчера. Только она и труп. Да девчонка ещё, посудомойка, бледная и трясущаяся. Она нас и позвала. Труп у лекаря сейчас, а убийца вот – здесь.
Госпожа Мэрг что-то вложила в его руку, что-то прошептала на ухо. Со смесью страха и восторга я наблюдала, как у парня дёргался кадык, а лоб покрылся испариной. Ещё немного, и он взял бы на себя чужой грех и пал бы к ногам женщины, моля о пощаде.
Напоследок госпожа Мэрг по-матерински погладила охранника по щеке.
– Я буду ждать на улице, – сказала она, – а долго ждать я не люблю.
Война, говорят они, выбрали слово. Короткое и отрывистое, оно вмещает запах дыма и крови, страха… запах слёз. В нём крики и плач громче лязга металла; как хищный червь, оно вгрызается в разум, в сердце и навсегда остаётся там. А ещё это слово оправдывает. Война – и в стыдливо опущенном взгляде вдруг мелькнёт тень решимости.
Мидфордия пала за одну ночь. Конечно, враг начал готовиться задолго до этого: собирал силы, заручался поддержкой отвергнутых и прирученных ими чудовищ, незаметно плёл паутину из запугиваний и обещаний, чтобы расколоть нас изнутри. И всё же война предполагает сопротивление, а Мидфордия покорилась за одну ночь. Тысячи сердец тогда перестали биться. Был убит, растерзан король Ромеро, его жена и их маленький сын.
Говорят, тогда сожгли книгу на острове Фэй, и навсегда забыли о чародеях, чьи имена в ней хранились. Замолк древний язык – только и осталось от него, что окончание «ия» в названии нашей страны. Многие и не вспоминали уже, что оно означает «душа».
А наутро после войны солнце не вышло из-за туч. Всё окрасилось в серый цвет. Равно наказывая победителей и поверженных, Боги забыли о нас.
Где серого цвета было не найти, так это в спальне госпожи Мэрг. Будто не комната это была, а цветочный луг под открытым небом – даже потолок голубого цвета. Все помнили, что небо за тучами голубое, а кто не помнил, узнавал из рассказов.
Тяжёлые шторы и балдахин над кроватью зеленели ярче и сочнее, чем весенняя трава. Уже на второй взгляд были заметны потёртости и ветхость бахромы. Большой тканый ковёр специально повернули так, чтобы заплатка оказалась у дальней стены. Пятна на старых обоях спрятали под картинами. На столешнице кое-где облупилась краска, а стул подо мной чуть-чуть покачивался.
И всё же здесь было тепло. Моим любимым цветом в этой комнате стал густо-бордовый оттенок чая: горячего, с ароматом розовых лепестков, засахаренных слив и лёгкой ноткой рома.
– Откуда у вас такое? – Я сделала большой глоток и взяла с тарелки ещё кусочек белоснежной пастилы. Осталось всего два. Меня уже немного подташнивало, зубы свело от сахара, но я собиралась съесть и эти тоже.
– Контрабанда, – небрежно махнув, ответила Мэрг.
Она расположилась в кресле напротив в расслабленной позе: руки на подлокотниках, рукава широкого халата свисали почти до пола. Наблюдала за мной из-под полуопущенных ресниц, будто собиралась задремать.