Каролина
Шрифт:
– Мм… восемьсот десять райнов.
– Хорошие цифры, я помню, как они пишутся.
Перо в моей руке с треском сломалось пополам.
– Восемь… – Дэзи вывела пальцем знак. – Правильно?
От шумного вздоха огонёк свечи опасливо задрожал.
– Потом, – Дэзи прочертила длинную линию, – единица… а дальше, – она обвела круг, – ноль. Мне нравится, как ощущается ноль, я ещё его порисую, ладно?
Ночью мне тоже нравилось, как ощущался ноль. А сейчас я втянула голову в меховой ворот плаща, чтобы скрыть от прохожих порозовевшие щёки.
–
Извозчик натянул поводья и спрыгнул на землю, чтобы помочь мне выбраться.
– На замёрзнете, госпожа Каролина? – спросил Таммит заботливо. Ссутулившись, он исподлобья заглядывал мне в глаза и будто не интересовался монетами, которые опустились в его ладонь, однако торчащие из ушей Таммита волоски подёргивались в такт звону. Первый дзинь, второй… шестой – и довольная улыбка растянула его сухие губы. – Да и торопиться вам надо, стемнеет скоро, меж прокричит… Ох, да что это я! Не вспоминай межа перед сном.
Я подождала, пока Таммит трижды обернулся вокруг себя и постучал по деревянной стенке повозки, а после ответила:
– Успею, Таммит, тут недалеко.
– Завтра утром к сапожнику, как обычно? Буду ждать вас у порога. – Он поклонился.
Правду говорят: найди постоянного, жадного до заказов извозчика, и не нужно вести календарь. Я кивнула.
– А в конце месяца снова к колдуну! – Таммит взобрался обратно на козлы. – Я помню, всё помню госпожа Каролина. Вы уж не вздумайте в такую даль пешком идти или кого другого нанять. Ваш покорный слуга довезёт быстрее и надёжнее всех!
К колдуну… Так получилось, что я прожила в борделе Мэрг несколько месяцев, а с Куарой, нашим колдуном, познакомилась только после её смерти. Прежде он был неосязаемой тенью, терпковатым привкусом подмешанного в вино снадобья, сорвавшимся стоном фальшивого экстаза… Впервые подходя к его одиноко торчащему дому – за пустыми амбарами в конце переулка, – я ожидала увидеть осанистого, горделивого старца с блестящей седой бородой до самого пояса и в расшитом тайными письменами балахоне.
Однако дверь мне открыл обычный мужчина лет пятидесяти. Он вытер руки о без того замызганный фартук и, сощурившись, уставился на меня. Ещё пристальнее – маленькими глазками-пуговками – меня рассматривала коричневая птичка, которая сидела у него на плече.
– Мне нужен Куара, – сообщила я им обоим. – Вчера я посылала записку. Я Каролина. Я теперь вместо… после Мэрг.
– Хм. Куарой буду я. Проходи, Каролина. – Он посторонился и указал на кресло возле камина. В тот день стоял душный летний зной, но в камине трещали дрова, наполняя тесную комнатушку ненужным теплом. Шея под воротником тут же вспотела, а Куара ещё и сунул мне в руки чашу с обжигающим отваром.
– Мята, – пробормотала я. – Мне нравится мята.
– Знаю. – Он уселся напротив.
Птичка походила туда-сюда – от уха до грубого шва рукава, – пискнула и перепрыгнула на спинку кресла, криво взмахнув перебитым крылом. Летать она больше не сможет. Куара, поразмыслив о чём-то своём, достал из кармана фартука вязание. Спицы ловко заходили в его пальцах, нитка вилась, тянулась, плелась… а колдун ни разу ни опустил голову – всё рассматривал меня чуть прищуренными раскосыми глазами в обрамлении соломенных ресниц. И казалось, что острые спицы его раскраивают мне грудь, а взгляд ковыряет обнажившуюся душу.
Я глотнула мятного отвара: горло обожгло, а от эфирных масел по затылку пробежал холодок.
– В первых числах осени нам нужно будет… – решилась я, но Куара мотнул головой. Может, правда колдун, а не просто толк в травах знает? Может, он и мысли читает? Про сорок райнов, которые указаны в учётной книге Мэрг; про «то сладкое от бессонницы», что просила Лурин; про чудодейственное средство, чтобы не зачать: мы все постоянно принимали его – так, на всякий случай. Про мои собственные страхи, которыми я пока не готова была делиться.
– Как тебе живётся, Каролина? – спросил Куара. Руки его замерли, концы спиц нацелились мне в лицо.
Колдун спрашивал об этом всякий раз, когда я приходила, с этого вопроса начинались наши встречи, которые продолжались всё дольше. Он спрашивал, я пожимала плечами, он кивал… А после мы почти не разговаривали. В тихом доме Куары, под треск дров и бульканье зелий, хорошо было просто молчать. Я читала старые книги о растениях, которые давно не росли в наших краях, а иногда колдун доверял мне потолочь в ступе сморщенные ягодки можжевельника, нарезать корень солодки или разложить для сушки листья малины.
– Мэрг не была твоей матерью, – сказал Куара однажды. Он отмерял на изящных медных весах горстку серебристо-чёрного пепла, а я записывала в тетрадь рецепт. – Я тебе не отец. А здесь – не твой дом.
– Знаю, – ответила я. – Две унции, верно?
– Верно…
Я подружилась с Вербой, так звали птичку. Распушенный клубок перьев, она сама ткнулась мне в ладонь и просидела в кулаке, пока я не засобиралась уходить.
– А если однажды я отвечу, что мне живётся плохо? – спросила я в другой день.
Куара бросил мне через стол короткий нож, и я поймала его за рукоять.
– Тогда я спущусь в погреб и принесу другие корни.
Так мы и общались: намёками, недомолвками, каждый о своём. Порой мне чудилось, что Куара мог бы рассказать всю мою жизнь от рождения и – в каком-нибудь будущем – до смерти. Почему-то я не просила, а он молчал. Ну и пусть – главное, позволял приходить в не мой дом.
А мой дом, бордель Мэрг, в клубящихся сумерках встречал меня мерцанием свечей сквозь щели задвинутых штор. Я кивнула двум псам, что ошивались у входа и следили за всеми, кто входил и выходил. О да, жертвовать часть выручки на покровительство королевского судьи и охрану, а не нужды храма оказалось верным решением, и пусть Боги проклянут меня за это. Если вспомнят, конечно.
Конец ознакомительного фрагмента.